Утро выдалось хлопотным. Я специально не ложилась после Бега, надо было проверить, что собрал с собой муж, да и для Марси кое-что положить… Что с моим ребенком? Где она? Пусть и неудельная, пусть и заяц, но она МОЯ ДОЧЬ, и этим все сказано! И я не позволю, чтобы мой ребенок бродил невесть где! Особенно – не дай Лес – если она к людям пойдет! Это же такие твари! Они же ее обидеть могут! Убить! Они вообще!!! Я потрясла головой, отгоняя кошмарные видения. Вот Заюшка в дерюге просит подаяние, и кто-то кидает ей кусок плесневелого хлеба. Девочка благодарит и принимается жадно его грызть. Вот заяц, бегущий по лесу, падает, пронзенный стрелой. Вот Хоши зачитывает приговор: «Поелику оборотень тварь богомерзкая и отвратная, должно сжечь ее на костре и пепел над водой развеять…» Меня затрясло. Мой ребенок с людьми! Да это кошмар! Это же не стая, а невесть что! У нас хотя бы детей не грызут, а у них?! Они же свое потомство пожирают!!! Ужас! – Мам… – Дочь подкралась незаметно. – Что тебе? – А папа за Зайкой пойдет? – Да. – А зачем? Не поняла? Я развернулась и пристально посмотрела на родимое чадушко. Симпатичная волчица растет, высокая, желтоглазая, вся в меня… – То есть? – Ну… надо мной все смеются, потому что у меня сестра – заяц. Может, ей отдельно будет лучше? Здесь-то она в жизни парня не найдет… Рука сама потянулась к тяжелому половнику. – Та-ак… Ты про Райшена знала? – Да все знали. А что? Он парень видный, я и сама бы… – А Зая? – А она всерьез думала, что ему нужна. А зачем? У нее же кровь порченая… – выдала на полном серьезе малявка. БЗДЫННН! Половник с душевным звуком встретился со лбом дочурки. Не отобью я мозги, нечего там отбивать. До семнадцати мелочь всяко головой не пользуется, они другим местом думают… надо бы и по нему хворостиной пройтись для верности… Цапнула дочурку за косу и подтащила к себе. – Если ты, поганка, смеешь так говорить о сестре, это ты кровь порченая! И гнать тебя надо поганой метлой из стаи! Мы что – как люди, своих будем жрать?! Да ты первая должна была кинуться за Зайку на кого угодно! Или ты думаешь, что теперь тебя уважать начнут? Ты же родную кровь предавала! Из глаз дочки покатились слезы. – Мам, ну ты же сама говорила, что позор семьи… Говорила. Было такое пару раз, обмолвилась… но с мужем же! – А ты подслушивать изволила? Да? Решила, что самой умной стала?! – Мам… я случайно… – Вот и я тоже, – ухмыльнулась я, протягивая руку за хворостиной, – родных выдавать да подставлять – последнее дело! Ты Зайку защищать должна! Кому ты нужна, если родную сестру травишь?! Не смей вести себя как человек! Не смей жрать своих! Не смей разбивать стаю! Не смей предавать родную кровь! Каждое предложение сопровождалось увесистым шлепком по попе для пущей доходчивости. Погань какая, а? Они что – моего ребенка всей деревней травили? Да я их… они до конца лета огороды пропалывать будут! И плевать, если огородов не хватит! Новые разобьем! Они у меня навек запомнят, как своих травить и что за это бывает! Вот! Колин С утра было не лучше, чем ночью. Все болело, голова кружилась, есть хотелось зверски, так что меня напоили горячим бульоном и скормили мелко нарезанного мяса. А потом Шарк рассказал, что ночью Крашри хотел перерезать веревки – зайка не дала, подняла тревогу. Голову оторвать мерзавцу-капитану мало. Интересно, кто научил мою зайчишку? Хотелось бы мне такого умельца в свой замок! Ладно, когда все закончится и мой замок станет опять моим – я озабочусь поисками хозяина Зайки. Не может же эта лапочка быть бесхозной… И пусть поработает на меня. Но это потом. А заюшка – моя. Никому не отдам, такой зверек самому нужен. Пальцы зарылись в густой заячий мех. Надо выжить и продержаться кое-какое время. Под руководством Шарка споро сооружались носилки, меня на плаще перегружали на них, рядом запрыгнула зайка, а я все размышлял. Время – мое все. Быстрее бы вернулся Филип. Зная дядю, уверен: он что-нибудь придумает. Например, подаст ходатайство королю, мы с ним уже обговаривали такой вариант. Если я могу постоять за себя на турнире, умею читать, считать, писать, готов принести королю присягу и поставлять определенное количество людей на войну, я могу подать прошение – и мне разрешат пораньше распоряжаться своими землями. Но! Только если мой опекун ворует, или пытается меня устранить, или совершил преступление против короны… и я могу это доказать. А могу ли? У нас есть Крашри, но толку от него немного. Против высокородного его свидетельство немного стоит, вот если бы еще кого из его солдат, но эти сбежали… Да и от солдат толку мало. Значит, придется ехать дальше, рисковать своей жизнью и надеяться на лучшее… Очень хочется выжить. Зая Тюх – трюх, тюх – трюх, тра-та-тюх – тра-та-трюх… Это я не издеваюсь, я ритм скачки отсчитываю. А мы едем, едем и едем по дороге. Уже все утро едем. Мы с Колином, остальные идут, пару оставшихся лошадей ведут в поводу, нагрузив на них все сумки отряда. Даже Крашри идет сам, правда, Шарк пообещал, что, если он хоть рукой дернет, хоть пукнет подозрительно – он ему тут же кинжал в… загонит. Интересно – где на человеке такое место – «…»? Мне травница про него не говорила. Мы собираемся остановиться в ближайшем трактире, передохнуть, расспросить, где замок местного лорда, и прикупить всякого-разного. Тех же припасов. Лично мне Колин обещал здоровущий пучок морковки. Или яблоки. Да ко мне и остальные из его отряда стали хорошо относиться. Подкармливают, гладят, видимо, решили, что я полезный заяц. Я и не против. Полезный и умный… А это что такое? Я прислушалась. Дело в том, что если отряд движется в одном ритме, спокойно и размеренно, то и издаваемые им звуки сливаются в единую песню. И чужая нота в ней сразу слышна, хотя и не всем. Да, я заяц. И оборотень. Вот и надо пользоваться. Я заерзала на сиденье, постаралась повернуться назад, откуда доносился стук копыт, и побарабанила лапками по луке седла. Попыталась. Шарк тут же вскинул руку, заставляя отряд остановиться.