И к ночи добираюсь до места. Хороший замок, старый, рядом с таким много чего водится… Я даже ночи не дожидаюсь, просто нахожу местечко поукромнее, рисую прутиком на земле пентаграмму, разрезаю себе ладонь — и зову. Кого? А кто отзовется. Чтобы в таком замке и не было ни одной неупокоенной души? Так не бывает. Конечно, душа нашлась. Молоденькой служанки, кою изнасиловал прадед прежнего герцога, а девчонка потом кинулась со стены в ров, когда узнала, что ждет ребенка. Про замок она знает все — и с удовольствием мне помогает. В обмен на мое обещание отпустить ее душу. Да, герцог здесь. Да, и его семья тоже. Жена, трое детей, старший женат, двое младших пока еще не пристроены… предложений много, выбор большой. Я расспрашиваю девчонку, где чьи покои, как куда пройти — и приказываю ждать меня. А ночью, вот беда-то, полыхнул замок от подвалов и до крыши. Да быстро так, сильно… У меня же с материнской стороны дар огня. Вот и полыхнуло. Почему-то мне было важно, чтобы обидчики моей матери погибли так же, от огня… Фрайн, седовласый красавец, чем-то похожий на Шартреза, — так уж точно. Потому что перед тем как поджечь замок, я навещаю его в его покоях, оглушаю ненадолго, связываю, затыкаю рот кляпом и привязываю к кровати. Жалею ли я его? Нет. У меня перед глазами как живая стоит семнадцатилетняя девчонка с белыми волосами, тщетно пытающаяся остановить не ею зажженный огонь. Мама… Ее душа сгорела в том пламени, двадцать лет назад. Я милосерден. Из детей Фрайна погибает только старший — и то не от моей руки. Случайность, простая случайность… Бросился спасать отца… Кажется, мальчишка был получше своего ублюдка-папеньки. Но меня это мало волнует. С утра я уже лежу у себя в кровати с повязкой на голове. Мне так плохо… Томми заходит, испытующе смотрит на меня, принюхивается к одежде… — Алекс, а ты знаешь, что неподалеку сгорел замок? — Не знаю. А он весь сгорел — или что-то осталось? — От замка — пара камней, от его владельца — скелет. Сгорел в своей кровати, бедолага. А еще у него сын погиб. Бросился отца спасать… — Вот горе-то, вот беда, — фальшиво сочувствую я. — Мы едем дальше? Томми пожимает плечами. — Едем. Но ты лучше во что другое переоденься. Костром воняет. Я насмешливо вскидываю брови. Воняет? Костром? От меня?! Бред! — Причудилось, наверное… Приятель кивает. Но я все равно переодеваюсь. А в душе словно ровное серое марево. Все тихо, спокойно, равнодушно. Ни угрызений совести, ни сомнений — я поступил правильно. Я судил, я приговорил — я не сожалею ни о чем. Мое право и моя воля. И мой ответ. Когда-нибудь я отвечу. Или нет? * * * Альтверин мне понравился. Старый замок из громадных серых камней, острые башни, алые, словно кровью вымазанные крыши, плющ, который оплел стены от фундамента до чердака… Красиво… Зато внутри! Благородная бедность? Не-ет. Откровенная нищета. И иначе тут не скажешь. Выскоблено все так, что в каменных стенах свое отражение видно, ни пылинки, ни паутинки. Слуг — десяток, но все выглядят так, словно их корсетами утянули. Управляющий же… Шарен Клейт, высокий седовласый мужчина лет пятидесяти, встречает нас на пороге замка с хлебом в руках. Я, как положено, отламываю корочку, прожевываю, показывая, что всем доволен — не задираться же с порога, пока не выясню, что к чему. Хлеб самый дешевый, мука серая, грубого помола, с комками — при королевском дворе такой и собакам не бросают. Ужин… Старинная серебряная посуда, начищенная до блеска, — и еда, которой опять-таки постыдились бы кормить даже гостей столичного трактира. Хлеб ужасный, овощи прошлогодние, курица умерла страшной смертью то ли от голода, то ли от старости, говядину я смог разгрызть только потому, что зубы полудемона и кость перегрызут. Но разрезать я бы ее не взялся. Томми и Рене смотрят мрачно, но тоже покамест молчат. А Шарен говорит и говорит. Он нам даже обрадовался — и рассказывает не переставая. Как требуют из столицы и сколько требуют. Как считают недоимки и пишут о процентах на них, причем процент на процент. Как грабят караваны с податями, а им потом насчитывают еще за ограбленное… Одним словом — сейчас Альтверин был таким именно по причине честности Шарена. Мужчина делает все, что только может. Продает последнее из замка, чтобы не драть семь шкур с крестьян. Нанимает дикое количество охраны, чуть ли не по двадцать человек на телегу — и только тогда обоз доходит до места. Пытается как-то пускать деньги в оборот, но куда уж тут, с королевиной-то родней… Одним словом — он разоряет замок, чтобы хоть как-то поддержать людей. Хотите — казните! Вот моя голова, вот учетные книги… Все в вашей власти, мой принц. И ведь не лжет. Ни капельки не лжет. В итоге Томми, который терпеть не мог цифры, отправляется спать, а мы с Рене закапываемся в отчеты. Клейт не лгал. Он ни в чем не солгал мне — и карать старика мне не хочется. Многие ли на его месте поступили бы так же? Да никто. Почему его до сих пор не уволили? Так его назначил мой дед, а Рудольф, при всей своей дурости, не переступает через волю покойного отца. Сказано — вот этот будет приглядывать за землями моего внука — и не тронь человека! И не тронул. Хотя родня Абигейли наверняка злилась. Но впрямую не лезли. Когда мы заканчиваем с бумагами, было уже за полночь. — Шарен, я завтра проеду по деревням, посмотрю, что и как. — А… — А вы работайте, как и раньше. Разберемся мы с недоимками и прочими радостями. Я меланхолично любуюсь ногтями. А кто у нас казначей? А казначей у нас старший брат королевы… Бедная королева. Ей так не идет черный цвет, она в нем ворону на заборе напоминает. А носить придется. Траур-с… * * * Деревни производят благоприятное впечатление. Да, бедно. Но все ж не откровенная нищета. А на управляющего тут просто молятся. Отлично понимают, что другой бы с них три шкуры драл, лишь бы себя прикрыть. С другой стороны, не слишком-то Шарен и рисковал. Альтверин и Рвейн мои официальные вотчины, правом проверки обладаю только я, распоряжаться может только король, никто другой просто не может сюда влезть. Вообще никто. Только вот не влезть в документы и не влезть в деньги — две большие разницы. Да, с Шарена не могли потребовать больше определенной суммы, но зато могли перехватить посланный им караван — и насчитать недоимки и неуплаты. Запросто. И закон не нарушен — и с Альтверина получаем не один налог, а четыре.