– Я девушка еще! Любая повитуха скажет. А про вашу дочь такое сказать можно? И… Я не просто попала в цель. Я задела всех присутствующих. Побледнел, вздрогнул Мих. Осекся на полуслове мельник. Кхекнул староста. И потянуло от любимого чем-то таким… вина? Да, желтоватая, мутноватая, как желток от тухлого яйца. Он и Риана… Не просто так взъелась девчонка. Они же с детства сговорены, вот и не дотерпели чуток. И все знали, и одобряли, если бы Мих со мной не встретился, может, к зиме и надел бы он Риане браслет. Что тут скажешь? Что сделаешь? Я не знала. И потому доверилась интуиции, которая приказала мне коснуться пальцами руки Миха. – Все хорошо. Я все понимаю… и не виню тебя. И вышло так искренне. Староста Лемерт вновь кхекнул. А мельник шагнул вперед. – Что, простишь мужика? Да, было у них, так что если Ринка в подоле принесет… На миг окатило волной ужаса. Я убила… четверых? И нерожденного ребенка – тоже? Но потом схлынуло. Нет, не была Риана в тягости, она бы совсем иначе виделась, это точно. Откуда я это знаю? Не понять. Но я убила троих, не четверых. Хотя меня это и не оправдывает. – Сучка не захочет, кобель не вскочит, – поговоркой отозвалась я. – Ваша девка, ваш приплод. – Ребенка без отца оставишь? – Не я вашу дочь под мужика толкала. Не мне и отвечать. Уже и никому другому. И – наплевать! Здесь и сейчас я ни о чем не жалела. Уезжаю? И отлично! Неприятно было и от ситуации, и от Миха, который откровенно прятался за меня, не желая нести ответственность… он любил меня, да! Но кто сказал, что он так же не любил Риану? Когда заваливался с ней на сеновал? Мельник смотрел злыми, ненавидящими глазами, но сказать ничего не сказал. Рядом вырос тенью мой отец. – Я вашу дочь сегодня не видел. И давно не видел. Шани… думаете, если б они столкнулись, моя дочь цела бы осталась? От мельника потянуло чем-то… злорадство? – Нет. Ринка б вашей дочери косы выдрала. – Сами видите, косы целы, Шани тоже цела, никаких следов на ней нет. Так что ищите дальше. – Шем… – начал староста. Осекся, вздохнул… Отец все понял без слов. – Староста, я обещаю. С утра тоже поиски начну. А дочь отправлю к тетке. От греха. Теперь и от мельника потянуло удовлетворенным злорадством. И то… Будь Риана жива, он бы мигом ее под Миха подложил. А если дите появится, тут жениться придется, хочешь, не хочешь… Это деревня. Здесь порядки свои. И блудливой девке ворота дегтем вымажут, и блудливому мужику вилы в зад засунут. Всякое бывает. Незваные гости ушли, и мы остались одни. Я, папа, мама… Отец обнял нас обеих и потянул за собой в дом. – Пойдемте, девочки. Посидим… тут уж немного до рассвета осталось. Мы сидели за столом, пили травяной взвар с мятой и медом, грызли маленькие сухарики с солью, и папа рассказывал о чем-то смешном. И плясал в очаге огонь, и сопел наверху братишка, и тепло наших сердец согревало всю комнату, заливая ее лучами любви. Я спрашивала, буду ли я счастлива? Глупая… вот оно – счастье. * * * Тревога поднялась рано утром. Мих не сообразил, где искать Риану, но… все наши ручьи и речушки идут к большой реке, к Соларе. И, видимо, или камень сдвинулся, или течение оказалось сильнее, или… Риану вынесло в Солару. Тело неудачно застряло, и его нашли с утра рыбаки. В деревне поднялся шум и гам. Рыдали родители Рианы, переживали и сочувствовали кумушки. Но оставались еще и братья. И тут пришел отец. И привез их на телеге. Не зря, ох, не зря он оставил тела на ночь на той поляне. У нас не слишком мирные леса. Есть волки, лисы, есть даже медведи… последних трупы не дождались, а вот волки и лисы их изрядно порвали за ночь. Опознать еще можно было, но понять, кто и кого убил – уже нет. Староста принялся расспрашивать отца, но что мог сказать лесник? Решил пройтись вдоль речушки, там и нашел. Обоих. Вроде как дрались. А может, и нет. Трава была вытоптана, но поди разбери там сейчас… где нашел? Да, конечно, может показать. И проводить может, и проводит… бедные родители. Врагу такого не пожелаешь. Сочувствие было не слишком искренним, но сошло и так. Деревня бурлила и кипела. Мы с Корсом собирались. Мама сама контролировала и проверяла нас, не давая взять ничего лишнего. Недрогнувшей рукой вытряхнула из мешка Корса кучку всяких полезных вещей вроде палки с резьбой, занятного камушка, корня, изогнутого в виде медведя… Собрала наши летние и зимние вещи, проверила все еще раз, тщательно уложила обувь… Загнала меня в мыльню, и мы обе тщательно выкрасили волосы в черный цвет. Получился, скорее, темно-каштановый, но и так было неплохо, всё неприметная рыжина. – Ты у меня и так слишком красивая, – вздохнула мама. – Веснушек бы тебе, да не получится… Темный цвет мне не слишком шел. Кожа бледная, вот и выглядит не очень. Но у мамы и на это была настойка зеленых плодов ореха-головняка[3]. Так что стали мы смуглыми. И пузырек отправился мне в сумку. Теперь надо раз в несколько дней выбирать время и протирать лицо, руки, шею… хорошая штука. И водой не смоется слишком легко. Я видела, как маме плохо от осознания разлуки. Но она уверенно работала, не поддаваясь унынию, которое окрашивало ее в болотные тона. Надо. И этим все сказано. * * * На рассвете следующего дня мы вышли из дома. Отец и мать отдельно – мы с Корсом отдельно. Все еще семья, но уже не вместе, уже порознь… Отец навьючил мешки на двух осликов, которые смирно стояли в конюшне и жевали овес. Осликам тоже придется расстаться – чуть позднее. Никто из нас не произнес ни слова.