Сорок тысяч человек гоняются за пятьюстами, при этом теряют малым не десять тысяч! Позорище! Но сдаваться Хурмах не собирался. А переговоры… на них идут с разными целями. А еще в Степи это целый ритуал. Ставится навес, кладется на землю белая лошадиная шкура, ставятся чаши с вином, блюдо с хлебом, небольшая ритуальная жаровня. Сказанные здесь слова слышат боги. А как они карают за клятвопреступления… Страшно. Фантазия у богов хорошая, раз уж они человека выдумали. Степняки лично занимались обустройством, аллодийцам не доверили. Что они знают, эти варвары? Весь ритуал испохабят. Спустя час калитка в крепости приоткрылась. Из нее вышли двое и направились к свежеустроенному навесу, рядом с которым не осталось ни одного степняка. Рид и его спутник, Ансуан Вельский. Граф наотрез отказался отпустить командира одного на переговоры и потребовал себе должность знаменоносца. Убить было проще, чем отказать. Хурмах себе не изменил. Каган – и пешком? Да вся Степь смеяться будет! Только на коне, как завещали предки, только со свитой. И обязательно в золоченой одежде. Рид оборванцем не выглядел, но если сравнивать – они сошлись, павлин с вороной. Торнейский совершенно не смотрелся на фоне кагана, но это до поры. Пока Хурмах не подъехал и не попробовал взглянуть сверху вниз. – Ты! Черный волк! Рид даже ругаться не стал. Просто поднял голову, пристально поглядел в глаза кагану и зевнул. Да так, что волки позавидовали бы шикарному оскалу. И показалось кагану – или нет? Блеснули на миг за губами маркиза острые волчьи клыки, блеснули – и исчезли? Морок? Или – явь? Хурмах рвано выдохнул и спрыгнул с коня. – Торнейский. – Ваше величество. Хурмах чуть приосанился. Все же его признали, а от врага признание получить всегда лестно. Друзья польстят, приближенные солгут, а вот враги… от них скорее меча в бок дождешься, чем признания. Тем более от такого врага, как Черный волк. Двое мужчин одновременно ступили на белую шкуру. Черный сапог – и раззолоченный, весь покрытый драгоценным шитьем и украшенный камнями. Еще один шаг, и мужчины устраиваются друг напротив друга, подвернув ноги, глядя глаза в глаза. Рид начинает первый, как младший по званию. Ритуал он знает досконально, не первый год на границе, не первый год разговаривает со степняками. Маркиз отламывает кусок хлеба от общего каравая, медленно, напоказ проводит им над жаровней так, что огонь получает свою долю, обмакивает в вино, отправляет в рот. – Хлебом, зерном и вином, на этот час между нами – мир. Я разделяю с тобой хлеб и вино. Я тебе доверяю. Хурмах зеркально повторяет его действия. Такие клятвы в Степи не нарушаются. Несколько минут мужчины молчат, потом начинают говорить. – Ты мешаешь мне, – достаточно мирно произнес Хурмах. – Я был бы уже в Равеле, если бы не твой отряд. Рид пожал в ответ плечами. Вины за собой он не знал, он в своем праве. – Равель – это Аллодия. Это не степь. Ты пришел на мою землю. – Вы слабы и не можете ее удержать. – Пока что мы тебя удержали. – Не войска короля. Ты со своими людьми. – Это одно и то же. – Волк может охранять стадо. Но что делать, если остальная охрана – зайцы? Разорваться? – На сотню волков и вцепиться в глотку врагу, – кивнул Рид. Идиотский вопрос. Зайцы, лисицы… все он понимает, и в другом состоянии даже поговорил бы часика два на отвлеченные темы. Но здесь и сейчас – неохота. Просто – не хочется. – Ты уйдешь с нашей земли? – Нет, – пожал плечами Хурмах. – Тогда для чего ты все это затеял? – Ты можешь умереть, а можешь сдаться. – Когда ему хотелось, каган отлично умел говорить без красивостей и завитушек. – Сдаться, а потом умереть? – Хм-м… обещаю тебе жизнь, если сдашься. Рид насмешливо фыркнул. Жизнь? О да! К примеру, с отрубленными руками и ногами. Или в клетке на цепи. Или в качестве раба… да все возможно. Жизнь? А она нужна – такая жизнь? Рид знал, сколько народу ответило бы: «ДА!!!» Это – жизнь! И плевать, что это желание жить даже на коленях. А вот жить человеком и умереть человеком… Это намного сложнее. Простые люди и не думают о таком, но в том и отличие аристократа от холопа. Титул ведь не только за красивые глаза и право рождения дается, его твои предки кровью брали. И Рид твердо был намерен встать с ними в один ряд. Он-то предками гордился, оставалось сделать так, чтобы они им не побрезговали. – Моя жизнь на кончике моего меча, приди и возьми, если не побоишься. Хурмах недобро усмехнулся. – Твоя – да. А как насчет Шарлиз Ролейнской? Рид на миг запнулся. – Она у тебя? – Клянусь копытами Кобылицы. Эту клятву – именем своей богини – степняки не нарушали. За спиной Рида выдохнул Ансуан Вельский. А маркиз даже бровью не шевельнул. Да, его невеста. И что дальше? Он ее даже в глаза не видел никогда, на улице не узнает, мимо пройдет. – Что ты хочешь за ее жизнь и свободу? Хурмах прищурился. – Жизнь за жизнь. Это ведь твоя невеста, тебе ее и выкупать. Рид медленно покачал головой: – Нет. – Мне бросить ее голову к стенам крепости перед штурмом? Рид хмыкнул. – Твое право. Только голову или по частям девушку нарежешь? Взгляд Хурмаха замаслился, и Рид облегченно выдохнул, правда, про себя. Ничего Шарлиз не угрожает. Каган жесток, но женщин, которые побывали у него в постели, сразу на расправу не выдаст, сначала удостоверится, что те не понесли. С этой стороны Шарлиз ничего не угрожает. – Могу и по частям. Тебе левую ручку, правую? – Любую, – махнул рукой Рид. – Я сдаваться не стану и крепость не сдам. Еще предложения есть? – Ты можешь стать моим кал-раном. Ты достоин. Хурмах понимал, что Торнейский не согласится. Но не использовать этот шанс?