Предательство – или смерть? Для кагана выбор был очевиден, для Торнейского тоже. Меткий плевок зашипел в жаровне. – Ты оскорбляешь мою кровь, каган, – с угрозой произнес Торнейский. – Если на то будет воля богов, ты заплатишь кровью. За такое святотатство маркиза стоило бы разорвать лошадьми, но здесь и сейчас молчали даже жрецы. Черный волк был в своем праве. Кагану не стоило такое предлагать. – Мы посмотрим на волю богов – завтра. – Хурмах был уверен в своей победе. – Посмотрим. Ты все сказал? Хурмах медленно опустил веки, показывая, что да, все. – Тогда слушай мое слово. Или вы уйдете, или мы разобьем ваше войско, освободим пленников, а тебя я лично повешу на воротах, живого или мертвого. Лицо кагана отвердело. – Это твое последнее слово, Волк? – Да. – Тогда умри здесь. Рид фыркнул. Его не удивило бы, решись каган ударить здесь и сейчас, но – нет. Хурмах просто поднялся со шкуры, развернулся и направился к своим. Рид поступил так же. Час они друг друга не тронут, и этот час почти закончился. Интересно, Хурмах сегодня пойдет на штурм? Или даст своим войскам отдохнуть? Рид посмотрел на солнце, которое клонилось к горизонту. Выспаться бы. Еще хоть одну ночку… * * * Хурмах с удовольствием пошел бы на приступ сразу же. Увы. Степняки – не регулярные войска. Им надо остановиться на ночлег, отдохнуть, позаботиться о конях, выспаться и поесть. А на штурм можно и с утра. Хурмах это отлично понимал, а потому позвал к себе Шарлиз Ролейнскую. Он тоже использует эту ночь с толком. И – нет, вовсе не для любви. Принцесса прилетела словно на крыльях, поклонилась… Хурмах кивнул ей на подушку, на которую и опустилась девушка. – У меня к тебе есть разговор. – Мой повелитель… – Молчи. Шарлиз поглядела на Хурмаха, который расхаживал по шатру, на его лицо – и замолчала. Ей памятна была первая ночь с каганом. Сейчас она такого не выдержит, просто не сможет. Если будет кровотечение, выкидыш… умирать ей решительно не хотелось, а потому помолчим, как приказано. Наконец Хурмах медленно заговорил: – Ты принцесса, ты должна понять. Завтра мы с Торнейским сойдемся в бою. Воля богов мне неизвестна, победим мы или проиграем, останусь я жив или моя душа поскачет к звездам… Шарлиз молчала. А что, ей же приказано, вот и молчит. Да и все восклицания будут выглядеть безумно фальшиво. Сейчас это не к месту. – Ты – моя жена. Твой ребенок может удержать Степь. Хурмах не хотел думать о смерти, но… Если завтра его не станет, что начнется в Степи? Да привычная грызня за власть! И кому это надо? Точно не ему, он больше двадцати лет потратил, объединяя всех в один кулак. Если завтра он выиграет – он пойдет вперед. Если проиграет… лучше ему погибнуть в бою, все равно убьют, только более медленно и мучительно. И что ему остается? Бросить кости самостоятельно, так-то. К примеру, отдать этой женщине бумаги об их браке и несколько символов. Нагрудный знак, церемониальный скипетр, сделанный из конской кости и оправленный в золото, такой же церемониальный кубок… А еще приставить к ней людей. Надежных, тех, кто поможет сберечь его сына. Почему Шарлиз и ее дитя? Не кто-то из тех, что ждет в Степи? Потому что этого ребенка признают все остальные страны. Это важно. Хурмах снял со стола ларец и поставил перед Шарлиз. – Здесь коронационные регалии. Кубок, скипетр, знак. Их получает каган Степи. Ты должна будешь вручить их нашему сыну. Тут, в ларце, двойное дно, там мое завещание. К нашему сыну перейдет мой престол. – А если родится девочка? – Передаст по крови. Внуку, – отмахнулся Хурмах. – Но для этого ты должна будешь доносить и вырастить ребенка. Вот тут Шарлиз была полностью согласна и закивала. – Бурсай ты знаешь. Оставь ее при себе. И Рохсай тоже. Эти старухи большие знатоки ядов. Шарлиз поежилась. Но знания-то полезные… – Да, господин. – Еще я приставлю к тебе четырех воинов. Даже если я умру, а тебя вернут к отцу, оставь их при себе. Они полукровки, они похожи на вас, круглоглазых, но оружием они владеют как мы. Они тебя сберегут от любой опасности, да и ребенка научат владеть оружием. Шарлиз слушала внимательно. Она могла любить или ненавидеть Хурмаха, но здесь и сейчас речь шла о ее будущем. Вдова короля Степи – или шлюха степняка, разница ощутимая. – Они об этом знают, мой господин? – Да. И в Степь вам хода не будет… не слишком быстро. – Почему, мой господин? Хурмах сказал чистую правду: – Потому что мой ребенок будет мишенью для стрел. И ты, как его мать, – тоже. Если я умру, тебя просто удавят, еще до родов. Шарлиз схватилась рукой за горло, словно уже свивалась на нем шелковая петля удавки, скользила, готовясь затянуться. Каган не шутил, ничуточки не шутил. – Нет… – Поэтому слушай меня. Если завтра меня не станет, ты будешь знать, как действовать. И Шарлиз слушала. Внимательно, серьезно, понимая, что от этого зависит ее жизнь. Да и не было дураков в ее роду. Ни Самдий, ни Элга не были глупыми. Сволочами – да! Но не глупцами, и Шарлиз не в кого было вырасти глупой. А разврат… так не во вред же себе! Что приготовит ей следующий день, Шарлиз не знала. А потому запоминала каждое слово: имена, адреса, все, что надо было сказать… она еще скорректирует планы под себя, еще поборется, но это потом, потом… Сейчас – будь внимательна и все запоминай. Хурмах отпустил ее за полночь, и Шарлиз провалилась в сон, как в обморок. * * * А вот маркиз Торнейский столь тонкой душевной организацией похвастаться не мог. Он попросту спал. Крепко, сладко, с головой укрывшись одеялом. Во сне он видел маму, видел Мелиссу, видел отца – не маркиза, конечно, а его величество Арреля, видел дядюшку Стива и Джока…