Дура! Хоть и ругала себя Анна, а что тут поделаешь? Роза Ильинична поглядела на ее лицо, и даже спрашивать больше ничего не стала. Только обняла. – Жаль, Риточка не дожила. Вот уж кто бы за сына порадовался… – При ней мне тут делать было бы нечего, – отозвалась Анна. – А, не говори. Если вы друг другу суждены, так судьба вас обязательно сводить будет. Анна промолчала. Чего зря воздух сотрясать – на эту тему. А вот на другую… – Роза Ильинична, прошу вас пока молчать о том, что вы узнали. – Обещаю, деточка. Я Боре не враг, и тебе другом буду. Только сделай мальчика счастливым. Он этого давно заслуживает. Анна опустила глаза. – Хорошо. Я постараюсь. Почему-то ей было больно. Вранье впивалось во внутренности, словно ледяные осколки, ранило, терзало… больно! Очень больно! Стыдно, горько, несправедливо. Анна знала, что причинит этим людям боль. Незаслуженную, обидную, подлую… исподтишка. И ничего с этим не поделаешь. Но напоказ княжна улыбнулась. Она справится. У нее еще есть полгода. Она что-нибудь придумает. Ее любимые не будут страдать по ее вине! * * * Тот же монастырь. Только тогда он был в желтых листьях, а сейчас – сейчас у него нет единого цвета. Белые стены, черная земля, белые проплешины снега. Черная кошка, которая брезгливо сидит на относительно сухом клочке брусчатки, подвернув длинный хвост. – Багира… – Мя? – отозвалась кошка с непередаваемой интонацией. В переводе на русский это значило – и чего тебе надобно, смертная? От меня – настоящей Кошки? – Проводишь меня к твоей… – Анна замешкалась. Хозяйке? Нет, неправильное слово. – Компаньонке? Багира чуточку подумала. Она – кошка. Ей не положено бегать, словно собаке. Но эта странная смертная вполне уважительна. И пахнет от нее завлекательно – котом. Вот, даже шерсть черная на юбке. – Мя. Кошка подняла хвост и медленно проследовала на территорию монастыря. Анна пошла за ней. Аллея, вторая, поворот… Двери храма. Анна замешкалась. – Она там, да? – Мя, – Багира посмотрела на девушку с удивлением. Мол, чего не идешь? Анна подобрала юбку и присела на корточки, стараясь оказаться на одном уровне с кошкой. И на колени стала бы, да грязно. – Киса, не надо мне туда. Нехорошо это. Неправильно. Ты можешь хозяйку позвать? – Мя, – отозвалась Багира с непередаваемой интонацией, и нырнула в церковь. Люди! Что хозяйка сейчас внизу, читает какую-то книгу, что вот эта… с морозным узором вокруг… как же сложно быть человеком! Вечно они понаплетут дорог, поназапутают путей, а потом и сами заблудятся. И выйти не могут, и им больно, и всем остальным больно… Хорошо, что рядом с людьми есть высшие существа – кошки! Они-то никому пропасть не дадут. Долго ждать Анне не пришлось. Она даже пару уровней в телефоне не прошла. Забавная такая игрушка, из заданного числа букв слова складывать. Матушка Афанасия вышла из двери храма и улыбнулась Анне. Та поспешила убрать гаджет. – Здравствуйте. – Здравствуй, Аннушка. Как дела? Матушка Афанасия ничуть не изменилась. Те же внимательные ясные глаза, та же теплая улыбка. – Сложно, матушка, – честно призналась Анна. Странно было называть матушкой чужую женщину, но… Аделина Шеллес-Альденская тоже не слишком-то баловала дочерей, предпочитая «матушке» более изысканное «маман». – А на то и сложности в жизни, чтобы душа росла. Как спортсмен через препятствия бегает и прыгает, видела? – Видела. По телевизору. Было. – Вот и душе нагрузка нужна. А если ее нет, то и остального не будет. Понимания, мудрости, доброты, терпения…. – О мудрости в моем случае речь не идет, – вздохнула Анна. Матушка Афанасия вздохнула и как-то плавно, округло повела рукой в тулупчике. – Пойдем, Аннушка. У меня чаек душистый, мне чабреца сушеного привезли. Как заваришь, так и кажется, что лето рядом. – А я… вы… я вас не отрываю? – А и ничего. Потом доделаю. Ты же потом приехать не сможешь, а Псалтырь и не убежит, – улыбнулась женщина. Тепло так, по-доброму. Анна вздохнула. Опустила плечи. – Спасибо вам… – Идем, детка. Идем… * * * Чай действительно был выше всяких похвал. А еще к нему предлагался в этот раз мед необычно темного цвета (гречишный, как пояснила матушка) и батон. Самый обычный, нарезанный ломтиками и чуточку подсушенный. Но как же это было вкусно! Анна жмурилась от счастья, слизывая мед. Матушка наблюдала за ней с теплой улыбкой, и не торопила. Наоборот, разговаривала о самых обычных, посторонних даже вещах. О погоде, о весне, о первоцветах, о мусоре, который обязательно надо убирать, да и бордюры подновить не помешало бы, о Багире… Багира к Анне на колени не пошла. Но третий стул был оставлен для нее. И кусочек колбаски, аккуратно нарезанный на тарелочке, тоже был подвинут поближе к кошке. А что она – не человек уже? Может, еще и побольше некоторых… тварей Божьих! Наконец Анна решилась. – Матушка Афанасия, только не считайте меня сумасшедшей. Мне правда поделиться этим не с кем…никому довериться не могу. Знаю, что и вы мне можете не поверить, но так получилось, ближе вас у меня сейчас никого нет. – Есть ведь… и сын, и отец… – Я не могу взвалить эту ношу на их плечи. И поэтому берешь все на себя? Так ведь и рухнуть можно, и подняться не получится. Но монахиня не стала спорить. – Мне – можешь. Я тебе сейчас на иконе поклянусь, что тайну твою сохраню.