Хормельская волость – Сенька! Где тебя нечисть носит?! Рев Папаши пронесся над двором, словно боевой клич раненного в зад слона. Все на миг замерли, а потом задвигались вдвое быстрее. В том числе и сам виновник. – Папаша, здесь я! – Здесь он… – Никон, не особо стесняясь, ухватил родственничка за ухо. – я тебе кричу-кричу, а ты… опять на сеновал шлялся? К Лидке? – Да я… – Смотри у меня! Ту шалаву вся братва переваляла, потом не вылечишься! – Я не… – Все вы не. А потом у баб пузА растут! Никон ворчал уже без души, так, для профилактики. Надо ж молодежь учить? Надо! – Пошли, Сенька. – Куды, папаша? – Туды, – Никон ухо отпустил и неожиданно для Сеньки, одернул на том гимнастерку. – Вот так… и воротник поправь… фу! Ты шею хоть иногда моешь? – А то как же, папаша! Вчерась! – Врешь ты все. Ладно, Сенька, такая для тебя боевая задача. Возьмешь десяток хлопцев и прокатишься до Исона. – Хорошо. А зачем? Подзатыльник вышел увесистым. У Сеньки аж в ушах зазвенело. – За надом! Проедешься, посмотришь, нет ли нарушителей, подорожные поспрашиваешь, ежели кого встретишь… по ситуации разберешься. Пора тебя потихоньку приучать людьми командовать. – Меня, папаша?! – Тебя, а то кого ж? Ты малый неглупый, разберешься. А еще сестра твоя за тебя просила. Хорошо так просила, активно, всю ночь упрашивала… Никон вспомнил белеющие в полумраке обильные Валькины телеса, и аж слюну сглотнул. Вот бы опять туда, в спаленку. И чтобы баба ласковая, и кувшин с подогретым вином… Сеновал – он в шестнадцать хорош. А на четвертом десятке комфорта хочется. Уюта… Ладно. О приятном потом. А сейчас пошли, Сенька. Покажу тебя людям, поставлю над десятком старшим, и задание еще раз повторю. Для всех уже. Пора тебя выводить в люди… * * * Сенька… хотя какой он теперь Сенька? Он теперича Семен Игнатьевич, во! И все равно он был неприлично счастлив! Папаша его заметил! Понял, что Сеня умный, что Сеня на многое способен. Что Сеня справится и с десятком. А там и с сотней справится! И с полком… Сеня видел это как наяву, перед его мысленным взором проплывали яркие картины. Вот он, чуточку постарше, лет двадцати пяти, весь в отглаженной форме, начищенных сапогах, с тонкими усиками (видел он у одного тора, ох и авантажно получается!) подходит к Папаше, и рапортует: – Никон Иваныч, разрешите доложить, Звенигород взят! – Никон Иваныч, Русина наша будет, исполнил я вашу поручение… – Никон Иваныч, Фереи тоже наши! И Чилиан! Сверкали в видении и медали, и ордена. Бряцало наградное оружие, улыбались пленительные чернобровые красавицы. Не «эй ты, Сенька, подь сюды!», а герой! Бравый командир, каких мало! Понимать надо! Дайте только время! А шанс Папаша ему уже дал! И десяток счастливчиков под начало! Ух, развернемся теперь! Заживем! Десяток Сеньке понравился, сразу видно, ребята лихие, ни Творца, ни Хеллу не боятся, огни и воды прошли. И верно. Никон Иванович специально таких подбирал для родственничка. Чтобы, случись что, они сами действовали. Чтобы опытные были. А то командир зелень ранняя, да еще и солдаты ничего в службе не смыслят? Считай, приговор… Сенька об этом не знал. В мечтах он побеждал Влежного, рубил Логинова и даже сносил голову императору. А, кажется того уже… того! Вот ведь люди! Не могли Сеньку подождать! Уж он бы не оплошал! Он бы справился! Он бы их… ух! Шашкой! Да с плеча! Да чтобы ноги в одну сторону, а голова в другую, чтобы кровишша хлестала… В отличие от паренька, Никон Иванович время в мечтаниях не проводил. Не до того. Надо патрули налаживать по границам волости, надо снабжение бы наладить, надо насчет оружия договориться, надо где-то денег достать… приказать, что ли, реквизировать у беглецов средства? А чего ж нет? Когда ему нужнее? Он за свободу сражается! За всю Хормельскую волость! А беглецы? Вместо сражения свои толстые зады уносят, вот какие люди нехорошие… нечего их жалеть! Нечего! Надо и Сеньке приказать, пусть дерет с них три шкуры! Авось, еще четвертая вырастет! Деньги нужны, деньги… На священное дело Освобождения! Глава 8 Ветер слова качает – Я их слыхала. Анна, Россия – Анечка, подождите, пожалуйста! Анна едва не застонала вслух. Остановило только хорошее воспитание. Вроде как и неприлично взрослому человеку стонать во весь голос на улице. А еще – прятаться в закоулок, нырять под забор или лезть на дерево. А хочется… Лейкин! Да что ж тебя понос-то не побрал!? После грустной встречи в «Орхидее» она так Лейкина и не видела. Смс-ка не считается, написал он, что весь в душевном расстройстве, извиняется за сорванное свидание и прощения просит… Анна ему отписала, что она не в претензии. Правда-правда. И успокоилась. Он может проводить так хоть каждое свидание и желательно не с ней. Ан нет! Стоило ей ненадолго поехать в город, как нарисовался… следят за ней, что ли? Анна задумалась об этом всерьез. А правда? Пока она сидела дома, у Бориса Викторовича, с Кирой и Гошкой, все было в порядке. Никакого Лейкина. Выезжала она куда-то с сыном и воспитанницей – опять тишина. С Савойским они еще раз в кино сходили, всей семьей – не появлялся Лейкин. А вот выехала она одна – и пожалуйста. Что за несправедливость? Выехала в город Анна по уважительной причине. У нее закончились средства личной гигиены, а заказывать их Розе Ильиничне девушка элементарно не могла. Язык не поворачивался. Как, КАК о ТАКОМ можно говорить вслух? Это же интимный вопрос, очень личный… и Анне безумно нравилось, как его решили в двадцать первом веке. А то они… специальные пояса, подушечки с опилками… с ума сойдешь! Вот она и стояла в большом магазине, и глаза разбегались.