Эйреху я купила огромную коробку орехов в шоколаде. И покупала с каждой стипендии. Верет немного ворчал, но мне кажется, ему было приятно. Малию выгнали из Универа с позором. Более того, директор провел обряд лишения магии. Лично. Троих друзей Вирта — тоже. На четверых врагов у меня стало больше в этом мире. А с другой стороны — кто заставлял их идти на подлость? Никто! Но с себя вины я не снимаю. Мои друзья никогда не пострадают из-за меня! Я все для этого сделаю!!! Я учусь. Скоро первая сессия. Мне немного страшно. Тем более что магистр Фалойский вообще взял самоотвод в отношении меня. И официально запретил появляться на его уроках. Сдавать начертательную магометрию я буду комиссии. А изучаю я ее под руководством магистра Истрона. Я сдам. И буду учиться. Я стану хорошим магом! Самым лучшим! И никогда не допущу, чтобы по моей вине пострадали беззащитные. Обещаю. Часть вторая «ВОЙНА БЕЗ ОСОБЫХ ПРИЧИН» Глава 1 «СНЕГ НА ГОЛОВУ…» Пять лет прошло. Время мчалось мимо, как взбесившаяся лошадь. Никогда еще мне не было так легко и весело. С меня, единственной женщины на факультете практической и боевой магии, спрашивали вдвое больше, чем с остальных. Наверное, надеялись, что удастся поймать на каком-нибудь экзамене и отчислить, чтобы не нарушать традиций. Но не тут-то было. Я впервые понимала, что значит заниматься по-настоящему любимым делом, к которому у тебя призвание. И учила, нет, просто познавала магию не за страх, а за совесть. В итоге мой день выглядел так. В семь утра я поднималась, с восьми до десяти, как правило, были занятия для поддержания и улучшения физической формы, с десяти до одиннадцати — завтрак, с одиннадцати до пятнадцати дня опять занятия. В пятнадцать часов обед, с шестнадцати до двадцати одного — повторение всего пройденного за день материала или отработка за розыгрыши, а потом у меня в комнате собирались ребята. Мы могли играть в карты или кости, шашки или шахматы, магические тропинки или фанты, беззастенчиво мухлюя и разоблачая друг друга. Однажды после окончания игры в колоде оказалось аж шестнадцать тузов. Азартные игры нам не запрещались. Директор считал, что это отличная практика, и ставил только одно условие. Со своими картами или костями делай все, что пожелаешь, но чужие не трогай. Иначе это было чревато поединком сил, а мы старались не наживать себе врагов. Тем более что планы мщения обдумывались здесь же. Ох, сколько же проказ и проделок мы проворачивали по ночному времени, с ног до головы завернувшись в плащи. Одному лекарю, который неуважительно отозвался о нашем факультете, пересыпали слабительное в склянку из-под снотворного, и наоборот. Это было несложно. А что, белый порошок, он и в другом мире белый порошок. Надписи же делаются не на самих порошках, а на склянках. И обнаружить подмену просто невозможно. Сложнее оказалось ночью пролезть в лабораторию так, чтобы никто не заметил. Заклинание тревоги блокировали целой компанией, а в форточку пропихивали меня, как самую мелкую и легкую. Мне в тот момент было ну очень грустно. Требовалось не просто пролезть в форточку, но пролезть в зимнем плаще, с лицом, закрытым не только маской, но еще и капюшоном. А как еще прикажете действовать? Директор, да и любой сильный маг вполне мог исследовать память вещей, и если бы в этой памяти увидели мое изображение во всей красе, мне просто оторвали бы голову. А может, что не намного лучше, дали бы дополнительный вопрос на экзамене. Предметы я все знала на отлично, но зачем лишний раз нарываться? Порошки-то мы местами поменяли, но кто же знал, что это снотворное понадобится милому, дружелюбному и глубокоуважаемому учителю истории (заглазное прозвище — истерик)? Историка-истерика мы, правда, дружно не любили, но не до такой же степени? Слабительное было оч-чень качественным, а его эффект длился не меньше трех дней и не снимался никакой магией. Шутников учитель истории искал по всему Универу. Нас так и не вычислили, но дней на двадцать мы свои проделки прекратили. Универ получил короткую передышку и обрадовался. Но рано! Вообще со дня моего поступления в Универ начали происходить всевозможные странные события. Какой-то доброжелатель, чье имя так и осталось неизвестным для истории, подсунул очаровательному учителю с факультета лекарей (заочное прозвище — тиф египетский) под паркетину в комнате дохлую (о ужас!) кошку. Учитель, конечно, нашел ее за несколько часов и выкинул, но комната, одежда, да и он сам пропахли капитально. Не помогли ни магия, ни стирка. Дня три учитель просто «благовонял» духами и дохлой кошкой. Кто-то подкинул учителю с факультета нечисти в камин сырое манбуковое полено, зная, что он любит спать с горящим огнем. А древесина манбука, надо сказать, известна тем, что, высыхая в огне, а не на солнышке, начинает трескаться со страшным шумом, похожим на залп крейсера «Аврора». Учитель зажег камин, подбросил туда дров и лег спать. Что произошло потом, несложно догадаться. В общем, проснулся учитель уже седым и долго носился по коридорам, пока его не отловили и не объяснили, что это чей-то розыгрыш, а не покушение на его драгоценную жизнь. Но заикаться он так и не перестал. Наши проделки с удовольствием обсуждал весь Универ. Всякие мелкие пакости типа ведер с водой, подвешенных над дверью на сложной системе ремней, или тухлых яиц в сумках, мышей и лягушек за шиворотом в расчет просто не принимались и считались недостойными истинного художника. — Ёлка, как тебе только не стыдно смотреть мне в глаза! — в очередной раз отчитывал меня Антел Герлей. — Взрослая девица, а ведешь себя так, словно у тебя черт сидит в известном месте! Я невинно хлопала длиннющими (магически нарощенными) ресницами, вовсе не собираясь падать на колени и активно каяться в совершенных моей компанией грехах. — Это просто невыносимо! — распалялся директор Универа, потрясая в воздухе толстой пачкой жалоб и расшвыривая половину из них по комнате. — Скажешь, не твоя идея?! — Да почему я?! — оправдывалась я с самым честным видом, зная, что мне особо не верят, но и доказать ничего не могут. — Почему все время я виновата?! Можно подумать, я в Универе самая лысая или самая крайняя! — Тут я немного кокетничала. С помощью нехлорированной воды и народно-магических средств мои волосы росли настолько хорошо, что я даже перестала их стричь. Так, ровняла челку и макушку, а затылок обрастал сам по себе, придавая мне сходство с взволнованным дикобразом. — Как только ты переступила порог Универа, — разносил меня верховный колдун, — все сорвиголовы с факультета практической и боевой магии просто расцвели пышным цветом! Может, ты не сама совершаешь все эти пакости, но ты — их мозговой центр! Я на сто процентов уверен, что все это — твои идеи! И не смей отрицать! Начальству противоречить не стоило. — Директор, — праведно возмущалась я, — ну как вы можете? Все кляузы — на меня?! Ну что я такого сделала?! Хорошо-хорошо! У меня богатая фантазия! Я изобретательна! Но этими качествами обладают все маги! И вы в том числе! Более того, без этих качеств просто нельзя быть магом! И потом, я ведь никого за уши не тяну, в спину сапогом не подталкиваю! Я просто фантазирую! Но в чем я виновата, если кто-то, а часто я и сама не знаю — кто именно, решил осуществить нечаянно высказанную мной идею! Если вы сами создадите заклинание, чтобы двигать скалы, а кто-то другой воспользуется им, чтобы обрушить скалу на ни в чем не повинную деревню, в чем будете виноваты вы?! Вы же не можете не творить, а я не могу не думать! В моем почтенном возрасте уже поздно становиться глупой куклой! Примерно через десять минут разговора мне удавалось рассмешить директора, и он, в очередной раз махнув рукой на мое воспитание, разрешал мне удалиться. Правда, просил не попадаться ни на какой пакости. Я смотрела на Антела Герлея невинными глазами, обещая оправдать все его ожидания. И оправдывала. Девчонка с ветром в голове, хулиганка и нахалка, проказница и вредина, младшая сестренка для всего факультета боевой магии, и, добавлю, любимая сестренка. Я просто расцветала, получая, кстати, сплошные пятерки на зачетах и экзаменах. Это было не слишком сложно. Год здесь состоял, как и у нас, из трехсот шестидесяти пяти дней, но делился на четыре периода — летень, дождливень, снежень и озелень, но в каждом из них числился ровно девяносто один день. А в оставшиеся сутки между снеженем и озеленем праздновались проводы старого года. Все гуляли, плясали, пели, ходили на голове, стояли на ушах… В общем, были крайне опасны для общества. И в первый же день летеня студентов распускали на каникулы. И все удирали кто куда. Здешние, из этого мира, отправлялись по домам. Пришедшие из мира техники поступали по-разному. Старшекурсники следовали примеру местных студентов, а слушатели младших курсов, которые еще не могли проходить между мирами, сбивались в ватажки и бродили по градам и весям. Это было чертовски познавательно. И мне нравилось. Но ровно за семнадцать дней до окончания летеня я отправлялась обратно в Универ с помощью магической телепортации. И садилась за учебники и конспекты. Как я уже рассказывала, экзамены и зачеты здесь проводили очень мудро. Не после окончания учебного года, пока все свежо в памяти, а в самом начале нового года мучений, когда ты успел за лето все перезабыть и с трудом отличаешь вампира от упыря. Таким образом достигались сразу две цели. Во-первых, студенты не слишком расслаблялись за каникулы, а во-вторых, вспоминали все пройденное перед новым учебным годом и уже не смотрели на книги и педагогов как стадо баранов на новые ворота. Впрочем, не стоит говорить о моей добросовестности. Уверяю, если бы мне не нравилось заниматься магией, меня никто не усадил бы за книгу. Но чародейство затягивало, как трясина. Наша программа была гораздо обширнее того, что изучали на других факультетах. Нам следовало вкратце узнать все, что проходили они, и еще добавить много своего. Краткий курс целительства, обязательно — иные расы и стихийная магия, ну и желательно история магического мира и предвидение будущего. И это не считая собственно боевой магии! В общем, на нашем факультете жизнь никому сахаром не казалась. Но я не жаловалась. Я впервые за всю свою веселую жизнь поняла, что такое твое дело. Не хорошее, выгодное, интересное или просто привычное дело, нет! Именно твое дело, которое создано неведомой силой в заоблачной выси специально для тебя или для которого создана ты сама. И я была первой почти во всем, кроме рисования и фехтования. Увы. Даже магической кистью мне не удавалось провести прямую линию на бумаге! Больше всего мои творения напоминали ван-гоговские, хотя я-то, в отличие от голландца, была абсолютно здорова и физически и душевно. Но факт оставался фактом. Даже самые лучшие мои картины были жуткой абстракцией на заданную тему. Профессор выводил мне твердую тройку, но я совершенно не обижалась. Какие уж там обиды! Я бы за свою мазню и трояка не поставила. Вот не дано — и все тут! Если что-то нужно придумать или разнести — это пожалуйста, а нарисова-а-а-ать… Это не по адресу. Даже изображенный карандашами домик у меня получался косым, кривым, со съехавшей крышей, покосившимся забором и авангардной расцветкой. И с фехтованием тоже. Когда я в первый раз взяла в руки тяжелую уродливую железку, гордо именуемую мечом, то сразу поняла: мы никогда не сработаемся! И правильно! На первом же уроке эта здоровенная железная дура вырвалась у меня из рук и полетела по загадочной траектории. Не было ни малейшего проблеска магии, но меч летел точно в сторону учителя фехтования. И хорошо, что тот вовремя отскочил и пригнулся. Меч только задел его по уху рукояткой. В общем, нам обоим повезло. Ему — что жив остался, мне — что мага не угробила. Это мне с рук не сошло бы. К нашему с ним общему сожалению, от уроков фехтования меня не освободили, но теперь, когда я выходила с мечом на площадку для тренировок, студенты быстренько разбегались по сторонам, а преподаватель крепко привязывал мне меч к ладони, создавал вокруг себя надежный щит и только после этого начинал показывать мне различные приемы. Но помогало плохо. Приемы получались просто смертоносными, но не для противника, а для меня и моих друзей. Меч определенно не был продолжением моей руки. Разве что сломанной и растущей из задницы. А сейчас я сидела и писала письмо домой. Должна сказать, это было чертовски тяжелым занятием. Раз в девяносто дней я брала себя за шкирку, усаживала за письменный стол и начинала изобретать новый номер «английских новостей». Дело это осложнялось сразу несколькими факторами. Во-первых, я и до перехода в этот мир плохо представляла себе Англию. В основном — по учебникам English language и романам Артура Конан Дойла. С другой стороны, мои родители представляли ее по тем же учебникам, а в библиотеке Универа они были. Директор заботился о достоверности писем младшекурсников и всегда просил тех, кто отправлялся в мир техники, привезти с собой книги о городах, путеводители и газеты с последними новостями. Что старшекурсники и делали. Попадая в этот мир, книги немного изменялись по форме, но содержание оставалось прежним, так что я описывала Лондон на основе путеводителей и газет, отдавала конверт директору, а он каким-то образом переправлял его в мой мир. Несколько раз я получала ответы от родителей. У них все было хорошо, деньги мои они получали, жалели, что я не оставляю им обратного адреса, а письма приходится передавать со знакомыми, и просили, чтобы я приезжала, хотя бы ненадолго. А время летело, летело, летело… Я и не заметила, как оказалась на пятом курсе. А в мире техники, где я родилась, прошел ровно год и восемь месяцев. За это время на наш факультет поступили еще сорок два человека. Я была старше и, более того, уже неплохим магом, но почему-то все они начинали относиться ко мне как к младшей любимой сестренке. К середине второго курса я смирилась. Хотят — пусть так и относятся. Мне же лучше. Березка сейчас тоже училась на пятом курсе. Из нее должна была получиться отличная целительница. Связи мы не теряли, но особо и не сблизились. Я тусила в компании самых отъявленных сорванцов, а она была первой леди своего курса. Две противоположности. От размышлений и письма меня оторвал колокольный звон. Били часы на главной башне, причем в неурочное время и набатом. Это могло означать только одно. Общий сбор. Я вылетела из комнаты, на ходу набрасывая плащ, и помчалась на площадь Собраний. Все учителя уже ждали нас там. Антел Герлей был чем-то сильно взволнован. Я плюхнулась на трибуну рядом с Каном. — Что случилось, Ёлка?! — Если б я сама знала! Сижу, размышляю, вдруг бум! Бах! Тарарах! — и я мчусь сюда, как угорелый ежик! — Это что-то странное, согласен. Но вроде бы не из-за нас? Я прокрутила в уме наши проделки за последнюю неделю, но не нашла ничего особенного, из-за чего стали бы устраивать набат. Вот в прошлом лунном круге, это да! Это была действительно страшная месть преподавательнице по высшей магоматике. Если полностью — высшей магической математике. Но и тогда набат не звенел. А что же сейчас? — Что такое? Что произошло? — пропел высокий голос за моей спиной. Даже не оборачиваясь, я могла ответить, кому принадлежит этот голос. Лоррелайн ан-Астерра, для близких друзей просто Лорри, моя лучшая подруга, можно даже сказать, моя тетя, добрая бабушка для всех шалопаев с факультета боевой магии, наглядное пособие в кабинете по иным формам жизни и… привидение. Мы с ней познакомились два года назад. Дело было на летних каникулах, мы с друзьями как раз отправились путешествовать и в конце концов добрались до небольшого городка Астербефорс. Там друзья уехали дальше, а я задержалась. Мне пора было возвращаться в Универ и садиться за книги. Я пошла к местному магу с просьбой телепортировать меня в Универ, но он как раз уехал сражаться с саранчой и обещал вернуться только послезавтра. Я особо не расстроилась. Экзаменов в этот раз обещали всего шесть штук (обычно их было девять-одиннадцать), причем несложных, так, разминка для ума, и я согласилась зайти послезавтра. А когда выходила, на меня налетел какой-то жирный тип, толкнул и отдавил ногу. Раньше я бы просто рявкнула: «Осторожнее!» — помянув при этом всех ближних и дальних родственников нахала, но уж очень сильно он по моей ноге прошелся. — Чтоб тебе чихать три дня! — громко и от души пожелала я. Толстяк остановился, словно я его в зад пнула. И закатился мелким дробным чихом. Я злорадно ухмыльнулась и хотела отправиться восвояси, но не тут-то было. С необыкновенной для его габаритов прытью толстяк развернулся и вцепился в мой рукав. — Помилуйте, ап-чхи, госпожа ап-чхи ведьма! Злость моя уже немного рассеялась, да и нога болеть перестала, поэтому я кивнула: — Смотри сюда. Толстяк, непрерывно чихая, повиновался. Я сделала такой жест, словно снимала у него с лица накидку. Чихание прекратилось. Я кивнула и, довольная собой, хотела отправляться своей дорогой. Но толстяк опять вцепился в мой рукав. — Какой Тьмы?! — грозно поинтересовалась я. — Смилуйтесь, госпожа ведьма! — Я не ведьма, я только учусь. — Помогите, госпожа ученица! А я вам заплачу, не обижу! Это уже было интереснее. Но стоило проверить платежеспособность клиента. — О делах не говорят на улице. — Пойдемте, госпожа ученица, разрешите угостить вас пирожными в трактире «У зеленой свиньи»! — правильно понял мой ответ толстяк. Пирожные я любила, но ела их редко. Если помощь родственникам в десять золотых считалась большой по меркам моего мира, то стипендия в те же десять золотых разлеталась в этом мире за неделю. Конечно, еда в столовой Универа была бесплатной, но и малосъедобной. Приходилось питаться в трактирах или готовить самостоятельно. Одежда выдавалась раз в год, но было и множество других мелочей. Перья, бумага, интересные книги или артефакты, кое-какая одежда и обувь. В общем толстяков среди студентов нашего Универа было крайне мало. Разве что те, кому родственники помогали. Но опять же! Полнота не считалась показателем красоты в этом мире. И ученики, пользуясь косметической магией, активно лепили из себя шикарных красавцев и красавиц. Трактир «У зеленой свиньи» оказался милым местечком, хотя и довольно дорогим. Мы уселись за столик, заказали мне — пирожные и сок, толстяку — полный обед. Мне он тоже предлагал пообедать, но я отказалась. Есть не очень-то и хотелось. И, пока мы дожидались заказа, попросила: — Излагайте ваше дело. — Дак вот оно что, — вздохнул толстяк, — дом я недавно купил. Хороший дом, еще от баронов ан-Астерра остался, в таком только и жить! Переехали вместе с семьей! День живем, два, а на третий день такое началось! — С этого места поподробнее.