Илона всегда была красива. Но сейчас, когда свершилась, пусть частично, ее месть – сейчас она была невероятна. Она просто сияла изнутри, как драгоценный черный бриллиант. Да так, что даже ее люди замирали восхищенно и провожали госпожу глазами. Как же она была счастлива! Хоть кто-то отомстил за нее проклятым Габсбургам! Имре писал быстро, но самое главное в письме было. Илона поняла так, что турки уходить не будут, а будут держать город сколь смогут. Леопольд пока сбежал в Линц и сидит там. Вот бы на него нашлась какая-нибудь благородная рука. Вроде той, что оборвала жизнь Эдуарда Второго в замке Беркли или Генриха Четвертого на улице Ферронри. Илона понимала, что это вряд ли осуществимо, но помечтать-то можно? Леопольду, значит, убивать ее супруга разрешено, а ей и подумать – грех? Нет уж, пусть монахи о том плачутся, а она к святым себя не причисляет! Получив удар по левой щеке, правую подставлять не будет! А теперь надобно прикинуть как лучше. Отправлять или нет детей на Русь? Хотя сына можно и при себе оставить. А вот дочь, как залог мирных намерений… она поймет. Она очень умная девочка. Да и безопаснее там, на Руси, ей будет. И кровь, если что, уцелеет. Леопольду пока будет не до них – и можно попробовать отделиться в исконных границах. Можно… Только вот придется полякам присягать. Или османам? Илона была неглупа и отчетливо понимала, что долго османы Вену не удержат. Год-два, безусловно, они там простоят. А пять лет? Десять? Нет. Их вышибут на исходные позиции. Сейчас Папа Римский начнет шум, все поднимутся – и турки уйдут. А она останется. И Имре – тоже. Если они будут пособниками турок – о, тут хорошего для себя ждать не придется. Как бы еще не пришлось бежать куда-нибудь в Стамбул. А вот если они отложились на том основании, что император их защитить не может, а польский король смог, так что простите – теперь они его вассалы… Можно попробовать. С поляками, за которыми стоит Русь, Леопольд ссориться не будет. Польские войска и сейчас принимают участие в войне, на стороне Леопольда. Но… Илона знала, кто такой Ян Собесский. Да пожелай он – турки давно б с австрийской земли вылетели! С польской же удирали вперед своего визга? Да еще как, трофеев на две армии хватило! И в Крыму он себя проявил! Да и до того еще Ферек собирал о нем информацию, и выходило так, что Ян – гений войны. А тут поскромничать решил? Не лезет вперед, не стремится выгнать врага, не наносит внезапных ударов в уязвимые места? Просто охраняет Леопольда и следит, чтобы никто лишний раз не пострадал? На него это не похоже! Значит, у него есть приказ – не лезть лишний раз. Не участвовать в войне Михайло Корибут не может, но и участвовать не хочет. Надо писать русскому государю, потому что это только кажется, что год-два – длительное время. Оглянуться не успеешь, как пролетят. Илона быстро прошлась по замку, зашла в часовню и плотно притворила за собой двери. А потом упала на колени перед Девой Марией. – Пресвятая Богородица… Кому еще молиться матери, как не ей? Защити и оборони моих детей, помоги принять правильное решение, направь меня на истинный путь. Илоне было страшно, но женщина знала – она шагнет вперед. А что будет дальше? Помоги мне, Дева Мария… * * * Людовик ожидал многого, но не такого. Папский легат был встревожен, хоть и скрывал это по мере сил. Но от Людовика не скроешь. О маркизе вообще почти не говорили. А вот о чем… Турки взяли Вену. И теперь святое дело каждого христианина – выкинуть их обратно с австрийской земли. Разумеется, его величество тоже пошлет свои войска. Людовик задумался. С одной стороны – не было у него лишних войск. Те, что есть, заняты в Нидерландах. Хоть он себе кусок и оторвал, да пережевывать его еще долго придется. Не понравилось почему-то голландцам становиться французами, и бунты шли чуть ли не раз в месяц. То один город, то другой, то замок полыхнет, то отряд пропадет… А теперь ему надо идти воевать с турками? Да горел бы тот Леопольд синим пламенем! Пусть с него шкурку сдерут – не жалко! Лично сам Людовик под шумок откусил бы себе еще германских земель или что-то потребовал у Леопольда за помощь. А тут… Помощь с него требуют, а оплатой будет служить плохая память Папы относительно каких-то грешков маркизы? Э, нет. Так дело не пойдет. Атенаис, конечно, мать его детей, но и мать плохая, и королю она уже поднадоела, и вообще, если за каждую бабу государством жертвовать – никакой Франции не напасешься. Так что Людовик заверил легата в своем самом дружеском расположении к Леопольду и сообщил, что будет собирать войска. Разумеется! Как только, так сразу! И всенепременно! Папой клянусь! Римским! У него сейчас все, кто есть, – все заняты. Вот он и прикажет подсобрать полк по дальним гарнизонам, сбить тысяч так пять человек в единую силу, вымуштровать – и тогда отправить на помощь Леопольду. Не отправлять же абы кого? Это даже оскорбительно! Нет! Он готовить солдат будет! Король выпроводил гостя и подумал, что искусство вечно. Кто скажет, что эти строки неверны? И не важно, что здесь и сейчас речь идет не о нелюбимом женихе, а о благе государства! Смириться надо вам для вида, но тянуть. Кто время выиграл, все выиграл в итоге…[7] И приказал вызвать ла Рейни. Великолепная Атенаис заболела от тоски и умерла. Как же, разлучили с любимым. Или сначала умерла, а потом заболела. Есть люди, которые исполнят и такой приказ. А тяжесть на сердце? Переживем. Забыть маркизу де Монтеспан поможет очаровательная Мария-Анжелика де Скорай де Руссиль. Прощайте, Великолепная Атенаис. * * * Ежи Володыевский чувствовал себя не пленником, но гостем у турок. Непривычное ощущение. С него взяли честное слово, что он не станет бежать и не причинит первым вреда – и практически отпустили на свободу. Отвели шатер, дали слуг, разрешили гулять по городу и лагерю. Гуссейн-паша (к султану Ежи, естественно, не допустили, не по чину), приказал отделить всех людей пана Володыевского и сообщил, что отправил письмо русскому государю. Вот придет ответ – и поедете на родину. Мы с русским государем не воюем, нам делить нечего. Понимаем, что в стороне он остаться не мог, а потому потребуем выкуп. Его выплатят – и отправляйтесь. Про вовремя взорванную стену Ежи, конечно, не знал. Никто не знал, даже турки. Думали разное: от удачного подкопа и мины до агентов визиря в городе. А вот что это были люди русского государя… Гуссейну-паше ни к чему было делиться славой, а Алексею Алексеевичу, напротив, такая слава и даром не нужна. На том и сговорились. В Линце тоже были люди русского государя, но туда Гуссейн идти сам не хотел. Не надо широко рот открывать, не прожуешь кусок-то. Надо, надо возвращаться домой, устраивать реформы, чтобы Османская империя еще тысячу лет стояла! Жаль только, что его султану до русского государя далеко. Хоть Сулейман и старается, и умен, а все же… Иногда Гуссейну-паше было грустно. Толковый султан да умный визирь – каких дел бы они наворотили! Всю Европу подмяли бы! А так… Час – дело сделать, да три – султана убедить, да объяснить, да постоянно лизоблюдов пропалывать, чтобы никто другой на Сулеймана не повлиял… Тяжко. Конечно, пан Володыевский об этом не знал. Да и ни к чему ему было. Он русскому государю служил честь по чести, и ему тяжело было бы принять вот такую, подлую и тайную войну. А все ж и без нее никуда не денешься. Чтобы жили такие, как Ежи, должны быть и такие, как Софья, кто не боится замарать руки в крови и грязи. Быть – обязаны. А вот знать о них благородным людям вовсе и ни к чему. И душа болеть не будет. Так что Ежи ждал отправки на Русь. Как-то там Басенька без него? Как дети? Есть, есть в жизни нечто такое, за что голову сложить не жалко. Но это – защищая семью. А вот так, на чужбине, невесть за чьи интересы… Нет уж! Потому и не было у турок проблем с храбрым паном, потому Ежи и не собирался бежать и пробиваться к войскам Леопольда. Ни к чему такие геройства во имя чужой мошны. Не родину защищаем!