И люди выходят посмотреть. И на мертвого монарха, и на живого, и на всех остальных… это ж Событие! Второго такого в жизни может и не представиться! – Выбора нет. – Ни у кого из нас, – сочувственно кивнул Бернардо. – И не было. Хосе посмотрел на него уже чуточку иначе. Сын… а какой он – сын? Внешность? Невысокий, яркий, черноволосый, темноглазый… живая улыбка, телосложение скорее плотное… такой медвежонок. Симпатичный. Если не забывать, что медведь – один из самых опасных и коварных хищников. Это внешность. А что творится в его голове? О чем он думает, чего хочет? – Бернардо, ты никогда не мечтал сразу после деда сесть на трон? Вопрос был задан резко, жестко, словно шпагу воткнули в живое тело. Еще и провернули бы там… Но сын взгляда не отвел. – Мечтал. Лет в пять, потом поумнел. – Хм? И снова – глаза в глаза. Два жестких темных взгляда скрещиваются над гробом, прикрытым черным бархатом. – Отец, ты отлично понимаешь, что корона – это не награда, а каторга. А я тупее тебя? – Каторга, – согласился Хоселиус. – Еще какая. Из него словно воздух выпустили. Да, он не хотел этой ноши. И искренне считал себя хуже отца. И… Столько лет придворной жизни! Научишься тут разбираться в людях! Поневоле научишься! – Вот! Ты этого не хочешь, а я как не хочу! Это ж все, жизнь закончена. Регламентом опутают, бумагами забьют… дед, хоть и тиранствовал, как мог, а ношу на себе волок – не дай бог другому. Потому и дурил, кстати… он-то считал, что раз он все делает, мы его обязаны уважать и слушаться, а мы бунтовали. – Я не думал, что ты это понимаешь. – Что я – идиот, что ли? Все я преотлично понимаю. И вот что! Чем позже я в это ввяжусь, тем лучше! Так что коронуйся и правь, я только порадуюсь. Хоселиус Аурелио насмешливо фыркнул. – Сынок, а ты точно короноваться не хочешь? У тебя должно получиться… – Ну уж нет! – решительно ответил парень. – Ты лучше лет двадцать поцарствуй, а то и тридцать. Я жениться спокойно хочу, детей завести, растить их с женой… с этим двором, работой и традициями, небось, и не заметишь, как жизнь пройдет. Так что ты правь, а я помогу, если что. Вот как сейчас. Но на себя все не возьму. Уж прости, отец. – Ты сейчас на деда похож. – Сходство хорошее, а вот должность плохая. Давай, отец, ляг и поспи. А я пока помолюсь у гроба, ну, как положено. Завтра отосплюсь, Рик вместо меня мордой посветит. Ему нравится. – Да, ему нравится… – Он только внешнее видит. Потом поумнеет, никуда не денется. Ты ему после коронации должность, что ли дай, нечего тут апельсины околачивать. Пусть поработает… – Только ему? – Ну… Хоселиус улыбался вовсе уж откровенно. – Тебе дай волю, ты на всех обязанности найдешь? – А чего они тут слоняются? Апельсинов мало, родственников много, одна тетушка чего стоит, дай ей Бог здоровья, и побольше, и подальше… – И что ты намерен поручить тетушке? Мне просто интересно? – Да то, для чего она создана. Пусть с журналистами общается! Мне просто интересно, кто и кого сожрет первым! Поручи ей цензуру! И в добрый час… – С ее моралью? С ее отношением к современным нравам? – Так ведь частные издания она рецензировать не сможет! А воевать с ними – милое дело. И занята будет, и при деле, и нам меньше достанется. – Надо подумать… – Вот-вот, пап. Ты подумай. Деду было приятно, когда все вокруг него крутилось. А сейчас-то его нет. А вхолостую крутиться ни к чему, все вразнос пойдет… – Ты у меня молодец, сын. – Ложись спать, пап. Утро вечера мудренее. Хоселиус послушно улегся на набольшую кушеточку в углу. Прикрыл глаза, тихонько вздохнул, расслабляя мышцы. Кажется, лицо за сегодня судорогой свело, столько он улыбался. И руку, поднятую в приветствии, тоже. Протокол, протокол и ничего, кроме протокола, пропади он пропадом. Люди видят красивую картинку, и не задумываются, КАК это тяжело. Ни о чем не думают… Но кажется, с сыном ему повезло? А ведь раньше… А раньше Бернардо все сказал правильно. Все крутилось вокруг отца. Того приблизить, этого отдалить, дрессировать их, словно зверушек в цирке… Нет уж! Он такого не допустит. А пока действительно надо отдохнуть. Завтра будет новый тяжелый день. * * * Театр, да… Вы думаете, туда приходят просто посмотреть пьесу? Наивные люди! Театр – это прежде всего, выставка. Себя, людей, нарядов, статусов, место, где можно познакомиться, поговорить, узнать нечто новое, самому что-то рассказать… Анхель этим частенько пользовался. И умел выглядеть, и подать себя, и произвести впечатление. Но сейчас – увы. Хоть он и шел с Алисией, но пара Феола – Лоуренсио тоже была великолепна. И на их фоне терялся и сам тан Анхель, одетый во вполне презентабельный темно-синий костюм, и блекловатая Алисия. Впрочем, Анхель старался это исправить. – Ритана, сегодня все присутствующие могут только бессильно скрежетать зубами, видя ваше совершенство. Вы – королева вечера. Все будут смотреть не на сцену, а в нашу ложу… несчастные актеры… Своя ложа у Анхеля была. Оплаченная, кстати, за чужой счет, но это уже детали. Лоуренсио, вот, не успел ничего подходящего выкупить, и сейчас пользовался гостеприимством друга. Это пусть простонародье сидит внизу, чуть ли не на скамейках. А благородные господа должны располагаться со всем комфортом. Феола насмешливо оглядела небольшую ложу, обтянутую синим бархатом, благосклонно кивнула и опустилась на кресло в углу. Там ей было все отлично видно, а вот ее снаружи почти не видели. Одно движение кисти – и занавеска ее вообще закроет от зрителя. Потом она еще скажет свое мнение, потом она еще укусит Анхеля. Потом. Работа со змеями научила ее простой мудрости. Кусаться нужно вовремя. Не раньше, не позже, а именно в нужный момент. И так, чтобы жертву не откачали. Алисия, напротив, уселась у самого края, оперлась на перила, улыбнулась. Вот я! Я молода, красива, смотрите и завидуйте! Тан Анхель присел рядом, взял тонкую руку, принялся перебирать пальчики девушки, демонстрируя, что это – его. Понятно, будут попытки отбить добычу, но в глазах большинства присутствующих Алисия уже связана именно с ним. И это приятно… Кто-то побрезгует, кто-то постесняется – тан Анхель все равно будет в выигрыше. Этого уже не стерпела Феола. Ах, с каким бы удовольствием она ткнула паршивца булавкой… жаль, но пришлось ограничиться словами. – Алисия, у вас все так откровенно? Я смотрю, тан Анхель уже готов жениться и взять на себя ответственность за твое приданое? Раз вы так нежничаете на людях? Ручка тут же убралась подальше от тана и вцепилась в веер. Краснела Алисия достаточно легко, тут ей не повезло. И некрасиво, пятнами. – Фи! – Что – Фи? Я себя на людях веду прилично.