Лоуренсио взял с подноса небольшой белый конверт. Синьёр, вы сваими гонками убили чиловека. Есле не хатите, чтобы об этом все узнали, с вас сто монет золотом. Отдадете хозяену таверны «Рыжая крыса». Скажите – для Крыса, он мине пиредаст. Или я всем раскажу, как звали биднягу, каторого вы сбили на мобиле. Крыс. Сначала Лоуренсио даже не понял смысла письма. Потом оскорбился, что его назвали сеньором. И только потом… Ударило осознание. Жестко, резко, остро… Да, гонки. И ночь, и улицы города, и эйфория, и удар о мобиль… и кровь. И Анхель говорил, что никто никого не убил? Или… Лоуренсио сжал гадкую бумажку в кулаке так, что едва не порвал. Нет-нет, он подождет, он не станет паниковать, он… Вот придет Анхель, и они обсудят эту ситуацию. * * * Сначала Мерседес хотела устроить бабушке и деду скандал. Окажись они вот прямо рядом-рядом, она бы так и поступила. А чего они?! Это ее папа и мама! То есть папа… слезы потекли самопроизвольно. Закапали на воротничок платья… папочка. Как страшно осознавать вот это слово – навсегда. И что тебя – нет! Впрочем, в семнадцать лет смерть осознается плохо, даже своя. Поэтому Мерседес долго не плакала. Маму она не потеряет! Не даст! Не позволит!!! Итак, что именно она может сделать? Во-первых, подумать, кому и зачем она понадобилась. Не мама, нет. Именно сама Мерседес. Во-вторых, подготовить с девочками ловушку на похитителя. А что? Феола не ставила себе цели захватить кого-то. Но она наверняка сможет. А там уж… Они расспросят негодяев и все разузнают! В-третьих, поговорить со следователем. Ага… ровно через десять минут благие намерения были смыты, как вода в известной белой фаянсовой емкости. Когда бабушка подняла брови привычным жестом. – Мерседес, ты плакала? Так и знала, не надо было тебя отпускать. – А у меня нет поводов плакать? – мягко уточнила внучка. Идана Мерседес на секунду стушевалась. И тут же получила еще раз. – Бабушка, я понимаю, что меня не стоит принимать в расчет, что со мной можно не считаться, но… те же газеты? Сколько ты собиралась скрывать от меня правду? – Подруги сказали? – мрачно уточнила бабушка. – Сказали. И?.. Идана Мерседес потерла лицо руками, безжалостно смазывая косметику. И плевать на нее три раза. – Сегодня бы и сказала. Еще до разговора со следователем. Просто тебе хотелось к подругам, и я решила не расстраивать тебя раньше времени. Похищение – это явно не просто так. Это должно быть взаимосвязано… Мерседес кивнула. Должно. Осталось понять, как именно оно взаимосвязано. Зачем кому-то нужна именно она? Будь жив отец, Мерседес бы подумала про выкуп. Но бабушка и дед… нет, вряд ли. У них просто нет столько денег. Но что тогда? Нет, не понять… – Я поговорю со следователем. В этой ситуации обязательно надо разобраться. По лицу Иданы скользнула одна-единственная слезинка. – Мне так хотелось, чтобы в твоем детстве не было этой грязи… – Мое детство кончилось той ночью, когда убили моего отца, – жестко ответила Мерседес. – И мне уже семнадцать. Я пойду к себе. И жду следователя. * * * Не то чтобы Тересе очень хотелось общаться с кузеном Пабло. Он старше, он дурак и задавака. Все детство он дергал девушку за волосы, а последнее время вообще распоясался, и норовил ущипнуть пониже спины. Дурак! С другой стороны, у нее сегодня выходной. С теткой так – не отвоюешь свое сразу, потом вовек не дождешься и не добьешься. И надо решаться, и беседовать с кузеном именно сегодня. Тем более работает он очень удачно для Тересы. Охранником в морге. Это называется охрана, а так… сторож. Самый обычный сторож, ну, может, еще грузчик, когда что-то поднести надо. С другой стороны, видит он много, слышит много, а память у него отличная. Особенно на то, что его никак не касается. А вот и морг. И Пабло. – Кузина Тереса! Риша! Тереса едва не зашипела. Вот это «Риша» она терпеть не могла. Тереса – Триша – Риша… да? Нет! Триша – это Беатрисия. А она – Треси! Вот! – Кузен Пабло! Рада тебя видеть! – Какими судьбами? Я так редко тебя сейчас вижу, ты постоянно занята у этой своей тетки… – Хочу стать модисткой, – пожала плечами Тереса. – Зачем? – совершенно искренне удивился Пабло. – Ты же понимаешь, что ничего не добьешься! Зачем тебе там руки ломать? – А что мне надо делать? – мягко уточнила Тереса, борясь с желанием дать пинка идиоту. Нет, ну неужели ЭТО кому-то еще и нравится? Он ведь симпатичный, высокий, стройный, черноглазый, с правильными чертами лица… Но стоит Пабло раскрыть рот!.. Всё. Тересе тут же хочется взять лопату, а потом обеспечить себе алиби и закопать труп поглубже. – Замуж выйти, – привычно не заметил ее состояния Пабло. – Бабам надо выходить замуж, а потом пусть муж их обеспечивает. – А если муж не сможет этого сделать? – мягко напомнила Тереса прописную истину. – Вот не заработает он достаточно? – Чего это я не заработаю? – даже обиделся Пабло. – Я здесь вполне прилично получаю! Квартирку снимаю, правда, но если женюсь, приведу жену к родителям. Чтобы мама приглядывала, пока я работаю! Она же и с детьми поможет. – Сочувствую твоей будущей супруге, – кивнула Тереса. С матерью Пабло она была неплохо знакома – все ж родня. И все эти годы наблюдала одно и то же. С одной стороны – мать у Пабло была сущей гидрой, которая сожрала бы любую претендентку на ее сыночку. Ибо нет достойных… Принцессы нет, а кто-то ниже рангом Паблито не подходит. Увы. С другой стороны: а почему весь женский мир Астилии не бьется в конвульсиях от счастья? Это же ПАБЛО! Он должен только пальчиком тыкать и выбирать, а женщины должны падать, падать и падать от восторга. А они чего-то не падают. Точно – дуры. Тереса ее не раздражала, потому как дальняя родственница. И никаких видов на Паблито не имеет. Но тоже дура, понятное дело. – Не, мама счастлива будет, – отмахнулся Пабло. – Риша, я ей сказал, что подожду еще годик, а потом мы с тобой и пожениться сможем. – Че-го?! Если бы Тересу палкой по голове ударили, она бы и тогда так не ошалела. По-же-нить-ся?! Она – и этот гамадрил?! Да с какого, простите, перепуга?! Она к нему пальцем не притронется, не то чтобы замуж выходить! Это ж бред сивой кобылы в безлунную ночь на кладбище! Столько даже не выпить! – Ага… так что ты на работе не надрывайся. Я тебя из этого паршивого ателье заберу. Будешь мне рубаки шить. И кальсоны… И заржал, недоумок.