* * * Вот и мамины покои. Мия решительно толкнула дверь и вошла. – Дана! – зашипела на нее служанка. Мария… Личная мамина служанка. Раньше Мия ее боялась… почему? Подумаешь, толстая и строгая? Это не страшно. Страшно, когда умирает отец, а ты не можешь ничего сделать. Мия посмотрела прямо в глаза толстухе. – Где. Моя. Мать? Ньора Мария не выдержала первой. – Утомилась. Лежит в спальне, отдыхает… – Вон отсюда, – резко распорядилась Мия. И шагнула по направлению к спальне. Мария с неожиданным проворством загородила ей дорогу. – Это вы что ж, дана, будете матушку тревожить?! Так нельзя! Неправильно это! Вы понимаете, у нее душа нежная, ранимая… Может, не скажи Мария последнего слова… Ранимая, ага. А неподалеку погибает от раны в живот ее отец. И это НЕ мать сидела с ним рядом и обнюхивала рану. – Еще одно слово – и ты уволена, – отчеканила Мия. Мария аж задохнулась. – К-как!? – Молча. И без жалованья. – Девочка резала словами, будто ножом, хлестала наотмашь. – Ты слишком много воли взяла – указывать мне, куда ходить и что говорить. Вон! Мария хотела что-то сказать. А потом вспомнила, что дан Пьетро ранен, что эданна Фьора плохо себя чувствует, да и прикусила язык. Поняла, что заступаться за нее некому. Прикажет девчонка, так и вытолкают Марию за ворота. Может, потом что-то и вернется. Когда выздоровеет дан, когда придет в себя эданна, а может, и нет? Слуги послушаются. И вышла вон. Мия перевела дух. Победа. Первая победа… не над собой, над другими. Оказывается, ее тоже слушаются? Она еще попробует, потренируется… но потом. А сейчас… – Кто там, Мария? – раздался из спальни слабый голос матери. Мия решительно шагнула вперед. * * * Спальня эданны Фьоры была выдержана в белых и розовых тонах. Стены цвета слоновой кости, розовые шторы и занавеси, розовая мебель… и посреди этого сама эданна. Действительно как хрупкий цветок. Белокурые волосы рассыпаны по плечам, подушки высоко взбиты, рядом, на тумбочке у кровати, чашка с отваром. – Мия? Я приказала меня не беспокоить! У меня болит голова… Пьетро поступил просто ужасно… – Мама. Отец умирает, – жестко отчеканила Мия. И откуда только силы взялись? Эданна Фьора, не говоря ни слова, потеряла сознание. Ненадолго, ага. Ровно пять секунд понадобилось Мии, чтобы подойти к кровати и сунуть под нос матери тот самый флакончик. Простой, из грязного серого стекла, с пузырьками воздуха внутри… с очень хорошим, как оказалось, снадобьем. – Ах-х-х! Мия тоже вдохнула украдкой, пока мать приходила в себя и пыталась вытереть льющиеся слезы. – Мия! Что это за гадость?! Выкинь немедленно! – Мама, ты не слышала? Мой. Отец. Умирает. Второй раз эданна падать в обморок не стала. Вместо этого она поднесла к вискам белые руки, обильно украшенные кольцами. – Ужасно… просто ужасно! Что же теперь с нами будет?! Боже, я – вдова? За что?! Ах, за что мне такие горести?! – Ты не хочешь пойти и проститься с отцом? Посидеть с ним рядом, пока он жив? За руку подержать? – В голосе Мии скрежетал металл. – Но… я не смогу! – даже слегка удивилась эданна Фьора. – Я просто не смогу, я упаду в обморок… – Ничего. У меня есть средство от обморока. – Я… это ужасно! Просто ужасно! – Мама, ты пойдешь к отцу? – Я… я не знаю… там все очень плохо? – Там рана на животе. Плохо пахнет. Есть кровь, – не стала врать Мия. – Я… это так сложно и плохо… Мия просто не выдержала. Сложно?! Плохо?! Да что ж ты… – Мама. Ты идешь? Или нет? – Как же ты похожа на свою прабабку… – Мама?! Фьора Феретти качнула головой. – Нет, Мия. Я не смогу. Я пойду к детям и побуду с ними. А ты… ты сможешь побыть с отцом? Мия опустила голову. Потом подняла глаза на мать. Да, мама… Любящая и любимая. Добрая и ласковая. Слабая и зависимая. Сегодня Мия стала старше матери. Потому что стала сильнее. Потому что приняла на свои плечи то, что не смогла принять мать. Потому что взяла на себя ответственность за семью. – Хорошо, мама. Побудь, пожалуйста, с младшими. Я не смогу их успокоить. – Обещаю, – сказала Фьора. – А Мария где? – Я ее выставила. Она пыталась не пустить меня к тебе. Мама, сходи сейчас к детям. – Хорошо, Мия. Они не спят? Мия скрипнула зубами. – Не спят, мама. Им плохо и страшно. Скажи им, что ты рядом, что ты их любишь, что все будет хорошо… пусть у них будет хотя бы эта ночь. И Фьора медленно склонила голову. Она признала главенство дочери. * * * Отца не стало к обеду. Ночь он проспал под действием макового отвара. А с утра все же пришел в себя. Хорошо еще, ньор Фаусто был рядом. И приказал привязать несчастного к кровати, чтобы тот не навредил себе еще больше, и лекарство какое-то дал, после которого взгляд отца потерял сосредоточенность, но и боль утихла. Самая страшная, невыносимая… от распоротого живота воняло вовсе уж страшно. – Дан Феретти, вы умираете. Я бы советовал вам позвать падре.