Иннис открывает глаза. Над ней потолок. Спина ноет – полежи-ка на алтаре, еще не то и не так заболит. Но самое главное… Ее рука по-прежнему крепко связана с рукой мужа – и та живая, теплая, чуть подрагивающая… девушка медленно поворачивает голову. – Алекс? – Инни… Голубые глаза глядят с такой любовью… – Родная моя… Поцелуй вышел долгим и крепким, невзирая на клыки. И может, и перешел бы во что-то иное, но… – Марта?! Лента разлезается под когтями полудемона, а супруги скатываются с алтаря на пол. Марта лежит там же, где и стояла. В груди торчит ритуальный кинжал, лицо спокойное и умиротворенное. Она знала, на что идет. И знала, что ее сын жив. Остальное было уже неважно. Алекс опускается на колени рядом с телом, касается кинжала. – Мама… мамочка… И Иннис окончательно уверяется – она вытащила того, кого надо. Она опускается рядом с ним, вытирает слезинку. Марта, почему ты не сказала? Голос слышится, словно в ответ на ее слова. * * * То, что было после удара, я помню плохо. Помню серое марево, в котором блуждал, не видя ни начала, ни конца. Помню голос Иннис, на который пошел, продолжая на что-то надеяться. И помню, как Иннис вцепилась в меня. А потом – алтарь. И тело Марты. Моей нянюшки. Что уж там – моей второй матери… В груди что-то жжет и давит так, что нет ни сил, ни возможности дышать. Больно, тошно, тоскливо… – Мама, мамочка… Марта лежит в моих руках. Спокойная, умиротворенная, в смерти она улыбается такой хорошей доброй улыбкой. И когда звучит ее голос, я вздрагиваю, едва не уронив на пол тело. – Все хорошо, сынок. Теперь все хорошо. – Мама?! Я оглядываюсь по сторонам, но голос ее звучит изо рта змеи. – Не ищи меня, сынок. Меня здесь уже нет. Я ушла. А это – это просто голос. Просто память. Если я все сделала правильно и ты вернешься в свое тело – ты услышишь мои слова. Хотя – почему если? Я верю в тебя. И верю в Иннис. Эта девочка тебя любит. Именно поэтому, пока над тобой колдовал маг жизни, я поспешила сюда. Мне надо было сделать так много! Вложить в уста змеи мои слова, подготовить место для ритуала… я справилась. Не вини себя – нет такой жертвы, на которую я не пошла бы ради тебя. Когда-то мы мечтали вместе с Мишель. Мы знали, что рожать будет она, а воспитывать – я. Что у нашего сына будет две мамы. Так все и вышло. А теперь будь счастлив за нас обеих. Я знала, что за заклинание применили против тебя. Оно вырывало душу из тела. И я могла сама пройти за грань, но тогда умерла бы Иннис, потому что ты любишь ее. Или я могла провести ее, расплатившись своей жизнью. Так правильно. Кого-то грань отпускает, но плату берет равноценную. Жизнью. Я этот счет оплатила и закрыла. Живи, сынок, и будь счастлив. И выполни, пожалуйста, мою последнюю просьбу. Я хочу лежать рядом с Мишель. Кажется, все… Голос меняется. В нем появляется легкая ирония, так неуместная в устах пресмыкающегося. – Знаешь, сказать надо так много, а времени и сил так мало… Но я обойдусь. Я умею ждать. Я люблю тебя, малыш. До нескорого свидания. Голос затихает. И только когда Иннис осторожно вытирает мне щеки, я понимаю, что плачу, плачу навзрыд, словно сопливый мальчишка. Я знаю, что надо положить тело Марты на алтарь и идти наверх, что пора показать народу короля, но у меня просто нет ни на что сил. Мне больно и тоскливо. Рядом плачет жена, обвивается вокруг ног змея, а я все думаю о странной и жестокой игре судьбы. Жили-были две девочки. Обе оказались магами, обе оказались в тюрьме, обеих пытали, от обеих отказались близкие… и что же? Они озлились на весь мир? Они решили отомстить? Они стали убивать? Опять нет. Одна из них отдала свою жизнь, чтобы я мог родиться. Мстила ли она или просто знала наперед, что ждет Раденор с таким королем, как Рудольф? Не знаю. Вторая отдала свою жизнь, чтобы я смог вернуться и жить дальше. Когда-то в детстве я думал, что у меня нет матери. А оказалось, что у меня их две. И понял я это в тот день, когда лишился обеих. И плохо утешает тот факт, что Марта знала о моей любви. Нам всегда кажется, что мы недолюбили, недоговорили, недодали понимания и участия – и почему-то осознаем это, только когда их нет рядом? Почему?! В сердце словно что-то надрывается. Серое безразличие? Холод? Это уже не для меня. Это осталось там, на грани. Мишель родила меня полудемоном. Марта сделала меня человеком. А я и не видел… Больно, так больно… Обещаю, больше я таких ошибок не совершу. Не стану недооценивать врага, постараюсь проводить побольше времени с детьми и женой… Это потом, когда мы поднимемся наверх. А пока я просто стою на коленях и плачу. И если мне кто-то скажет, что это недостойно мужчины – я его даже не убью. Мне просто слишком больно сейчас. Рядом так же тихо плачет Иннис… * * * Мы с ней хороним Марту на кладбище Торрина. Там, под белой плитой, лежит Мишель. Там же, рядом с ней, бок о бок, положат и плиту черную. И напишут – Марта Фейль. Пройдут века, надпись сотрется, сотрется и память. А плиты останутся. И никто не разлучит двух сестренок. Они заслужили свой покой.