Напевает что-то, крутится у очага, вытаскивает лепешки, которые, кстати, печет не так, как в Риолоне принято. Я Миха угощала, ему понравилось, но его мать так не делает. Чужая земля, чужой хлеб… Малышкой она оказалась в гареме, попала на ложе к старому подонку (да, я знаю, что происходит между мужчиной и женщиной, не вконец ведь дура!), потеряла близких и смогла сбежать. Встретила моего отца, полюбила. Сколько же в ней стойкости? Сколько силы? К горлу подкатил комок. Я сделала шаг, другой – и обняла маму что есть сил. – Мам… Меня обхватили теплые руки. – Ну что ты, родная? Не плачь, не надо… – Мама, я так вас всех люблю! Так люблю! – Я тоже люблю тебя, родная. Ты – мое чудо. Если бы не ты, я бы никогда не решилась бежать, не встретила Шема, не была бы счастлива. Это все ты, Шани. Не плачь, малышка. Все у нас будет хорошо… Куда там! Я рыдала не в три, а в сорок три ручья, и прошло немало времени, прежде чем я успокоилась. И только потом… – Мам, а где Корс? – Ушел сегодня с папой. Пусть походят по лесу… заодно поймет, что не стоит языком болтать лишний раз. – Он у нас и так умничка! Мама покачала головой: – Ребенок, Шани. Ребенок, как и ты! Как же мы хотели протянуть еще хоть пару лет! Хоть годик бы! Хоть сколько… – И что бы это изменило? – То. Садись-ка, режь капусту, а я буду рассказывать. Я повиновалась. И нож послушно располосовал первый вилок чуть не напополам. У нас тупых ножей не водится, у нас самый лучший папа! Который все делает, чтобы нам с мамой легче было, ему о работе по дому напоминать не надо, у нас все ножи острые, все заклепки на месте, все щели проконопачены… да мало ли дел найдется для отца и мужа? Я резала и слушала. Мама говорила. – Шани, детка, дар впервые прорезался у тебя в три года. Три. Года. Мы переезжали с места на место, у меня была неудачная беременность, я как раз недавно скинула ребенка… Обстановка была такая, что отец иногда с ума сходил, не зная, где голову приклонить и как заработать на жизнь. Ты знаешь, что такое маги разума? – Догадываюсь, – грызя кочерыжку, отозвалась я. – Маги разума, Шани, это не обязательно самые умные дети. Ты смышленая, ты рано научилась читать, ты легко осваиваешь науки, но в три года ты была самым обычным ребенком. Только – с даром мага разума. Ты смеешься – и нам хочется смеяться от счастья. Ты плачешь – и сердце в тоске заходится. Я поежилась: – И сейчас? – Сейчас – нет. Блокиратор работает, и сейчас ты не давишь так на окружающих своим даром. А тогда… Мы на тебя его сразу надеть не решились, я же толком ничего не знала. Когда рассказала Шему, что произошло, мы поняли, что надо хватать тебя в охапку и спасаться. Или хотя бы переехать. Жили в пригороде, там народу много, мигом бы неладное заметили. – А я не снимала блокиратор? Не пыталась? – Нет, – весело улыбнулась мама. – Ты у меня та еще сорока, всегда любила играть с моими украшениями. И сейчас люблю… – Я не понимала разницы? Между блокиратором и волей? – Три года. Что ты могла тогда понять? На этот вопрос было ответить сложнее всего. Корс в три года был умненьким, я помню. А я? Мама продолжала рассказывать. – У нас денег было – крохи. Мы даже постоялые дворы себе не могли позволить. В трущобах жить не хотел Шем, а остановиться рядом с деревней, подработать по мелочи того-сего… так мы и делали пару месяцев, нигде не останавливались надолго. Знаешь, когда решились? – Нет. – Сила в три года проявилась, но тогда, в твои семь, я поняла, что она… через край. Странно, что ты не помнишь. А может, и к лучшему. – Чего – не помню? – Нападения. Нет, не помнила. Ни капельки не помнила. – Ты потом несколько недель в горячке лежала, а тут и место лесничего подвернулось. Барон эту шайку давно искал… Мама рассказывала, а у меня перед глазами вставала лесная дорога. * * * Обычно люди передвигаются по дорогам с караванами. Так безопаснее. Спокойнее, уютнее, в караване можно купить место на телеге для себя или вещей, кормежку, а охрана там по умолчанию. Можно ехать в почтовой карете. Это быстрее, но дороже, намного дороже. А можно и так, как мать с отцом. Пешком, с серым осликом в поводу. А на ослике навьючены их нехитрые пожитки, и поверх мешков сидит рыженькая девочка лет пяти-семи. Сидит, нянчит куклу, смотрит по сторонам, улыбается… Этот способ самый опасный, но быстрый. А еще – он хорош для тех, кто хочет спрятаться от людей. Караванщиков можно расспросить, а если ты просто идешь по дорогам… Возможны разные опасности. К примеру… Откуда он только взялся, этот мужик с окладистой сивой бородой? Только что не было, и вот, стоит! Глядит себе нахально, топором помахивает. – Стоять! Приехали вы, путнички! Отец оглядывается по сторонам. А ведь разбойник не один. Рядом с ним вырастают еще двое, и на дереве ветки шевелятся… лучник. Точно. Будь отец один, он бы дрался. У него жена и ребенок, он не сможет их прикрыть. И медленно поднимает руки: – Хорошо. Я оставляю осла, и мы уходим. Разбойники гогочут. Лица искажаются похотью, злобой… мама удивительно хорошенькая, даже в мужской одежде, даже с платком на голове. Не скрыть красоту такими мелочами. – Ты уходишь. А бабы твои остаются. Хочешь – осла можешь взять, его и е… вместо баб! Грубое слово срывается с губ разбойника, мама хватается за руку отца. Он толкает ее к дочери – держитесь вместе. Айнара все понимает правильно, прижимается к боку ослика, хватает за руку Айшет. Девочка поднимает на разбойников глаза. Спокойные, карие… – Мам, кто это? И Айнаре вдруг приходит в голову безумная мысль. Ящерица… люди… даже если дочь лишится дара – лучше дар потерять, чем жизнь. Весьма мучительным способом. Шем торгуется с разбойниками. Они угрожают, он угрожает в ответ, говоря, что тут многие полягут. А женщин ему проще самому убить, чем таким в руки отдать… Айнара же… – Малышка, это плохие дяди.