* * * Сэр Эдвард Рассел вежливо повел рукой в сторону столика с напитками: – Прошу вас. Вина? Лувуа, которого Людовик Четырнадцатый, на что-то разозлившись, отправил послом к англичанину, вежливо кивнул. Он отлично знал, что от этих переговоров зависит его дальнейшее благосостояние, а то и жизнь… – Буду вам очень признателен, сэр. Мужчины обменивались улыбками, хотя Рассел с удовольствием утопил бы и Лувуа, и корабль с белым флагом, на котором тот прибыл. В свою очередь Лувуа искренне желал всей Англии участи Содома и Гоморры, но – дипломатия. Приходится улыбаться самым омерзительным людям! Но вот вино было разлито по кубкам, Лувуа неискренне (ну какое может быть вино в Англии? У них и нормальных-то виноградников нет…) похвалил тонкий вкус и букет, Рассел заметил, что во Франции великолепные вина – бордо например. Слово за слово, мужчины подбирались к своей цели. И наконец… – Его величество Людовик Четырнадцатый хотел бы, чтобы эти смуты прекратились. – Поверьте, маркиз, мы желаем этого не меньше. Англия страдает… – В то время, как у нее есть законный король. – Карл Второй умер. Яков – тоже. – Но есть сын Якова. Законный. – И признанный Папой Римским. Где-то это было бы плюсом. В протестантской же Англии… Может, и признают. Но нервов потреплют… – Карл Третий пока еще младенец. – У него есть мать. – Это верно, что ваш король женился на ней? Отрицать было сложно. И женился, и влюбился, и вертит им эта стерва, которую Лувуа недолюбливал. Отравил бы, да руки коротки. – Вы прекрасно осведомлены, сэр Рассел. – Что вы. Мое дело – плавать по морям. Ну и защищать берега родной страны от врагов. Намек был понят. – Врагов – безусловно. А союзников, которые хотят возвратить на трон законного короля? Рассел прищурился. – Который будет жить и воспитываться здесь, в Англии? – С определенного возраста – безусловно. Но ребенку нужна мать. – А его матери нужен муж. А мужу… А мужу отродясь не нужна была свободная и независимая Англия. Эдвард отлично понимал, что ему предлагают. Если сейчас он пропустит французский флот к берегам Англии – ему, конечно, перепадут определенные выгоды. Но… это ведь предательство. Если же нет… Хотя что значит «если»?! Разумеется, нет! Даже если он тут и ляжет. Это и было доведено до сведения Лувуа в самой изысканной форме. Правда, понимания и одобрения не получило. – Подумайте еще, сэр Эдвард. Это ведь ничего не изменит… – Пусть не изменит. Но моя честь останется при мне. Никто не назовет меня предателем. – Честь важна и в жизни, и в смерти, – вежливо то ли согласился, то ли намекнул Лувуа. – Но это и не предательство… Не помогло. Ни уговоры, ни угрозы, ни подкуп – ничего. Эдвард собирался стоять на своем до конца и клялся потопить любой французский корабль, который подойдет к берегам Англии и попытается высадить солдат. Увы… Лувуа был вынужден убраться несолоно хлебавши. Конечно, отрицательный результат – это тоже результат, но оценит ли это его величество? Не оценил. Так, что в скором времени маркизу пришлось убираться из столицы в свое поместье и сидеть там, не показывая носа. Спасибо еще, что не в Бастилию. * * * Бунт – это всегда страшно. Когда крики, огонь, люди бегут по улицам – и в глазах у них кровь. И лица у них совсем уже не человеческие. И на оружии кровь, и на ботинках тоже кровь. Это озверелое бешенство, когда толпа подзаводится друг от друга, когда никто и ни в чем не виноват, когда безумие передается по воздуху, словно чума, и оно страшнее всякой чумы, потому что от болезни можно выздороветь, а как ты будешь потом жить с этим днем на совести? С кровью на руках? Кровью твоих братьев и сестер, тех, кто с тобой одной крови, одной веры, одного языка, просто оказался не в том месте и не в то время? Англия полыхнула стогом сена. Монмут срочно (не забыв захватить все драгоценности, которые были) удрал из Хэмптон-корта, в котором пребывал со своей семьей, и даже не подумал объявляться. Выйти к народу? Успокоить? Объяснить? Шутить изволите, господа хорошие. Раздерут же на тысячу кусочков и фамилии не спросят! Лондон в очередной раз вспыхнул. Единственный, кто мог его усмирить, обладая реальной властью, – сэр Эдвард Рассел, но выводить моряков на улицы он не спешил, предпочитая подождать. Пусть сначала появится победитель, а уж потом… Единственная реальная сила Британии – флот. А вы предлагаете его бросить в эту свару? Обезумевшие люди вламывались в дома, вытаскивали хозяев, кого-то убивали, кого-то насиловали, выбрасывали мебель из окон, в огонь летели драгоценные картины и шторы… Никто не знал, переживет ли он этот день. * * * Джеймс Монмут посмотрел на жену. Анна сидела бледная, прижимая к себе детей, губы ее дрожали. На миг королю захотелось отвесить пощечину этой тупой корове. Просто потому, что руки чесались, а она еще смотрит! Остановили испуганные детские глазенки. – Д-дорогой? Нам еще долго ехать? – Если все пойдет как надо – через пару часов будем в Дувре. Сядем на корабль и покинем берега Англии. – А п-потом? – А это не твое дело! Сиди молча, дура! – взорвался Джеймс, барабаня по крыше кареты. На улице моросил мелкий и противный дождь, но лучше уж под дождем, чем с этой… Джеймс вскочил в седло – и небольшой караван из трех карет и десятка всадников тронулся в путь. Мысли, обуревающие монарха, были чернее ночи. Как, ну как так получилось?! Где допущена ошибка?! Все ведь было хорошо, он выгнал Якова из страны, уселся на трон отца… и не усидел. Джеймс отчетливо понимал, что попади он сейчас в руки мятежников – и за его жизнь крысиного хвоста не дадут. Но почему?! Почему так получилось?! Некому было объяснить Джеймсу, что на престоле в разоренной стране должна оказаться личность, а не… павлин в короне. А он, увы, не был годен ни на что серьезное. Результат не замедлил сказаться. Недовольство, поддержанное сыновьями Карла (казнить надо было негодяев при первой же возможности, а он сплоховал!), переросло в бунт – и унять его Джеймс не мог. Боялся. И – бежал сейчас из Англии. А сможет ли он вернуться? Для себя Джеймс ответ знал. Не сможет. Единожды сбежавший – кто тебя второй раз примет? Впрочем, в чем-то Джеймсу повезло. Он не погиб от рук разъяренной толпы, он успел добраться до Дувра и погрузиться на корабль, он даже смог приказать капитанам примерно десятка кораблей выйти в море, и те его послушались. Ночью небольшая флотилия взяла курс на остров Мэн. Самое удивительное, что корабли не погибли и по дороге. Судьба была благосклонна к Джеймсу Монмуту, но что значило тихое и скромное существование колониста, когда позади оставалась корона Англии? А ведь к ней можно было бы и вернуться… Или нет? Монмут не смирился, но поддержать его было некому. Капитаны кораблей недолго хранили верность изгнаннику и справедливо решили, что в пиратах заработают больше. Удержать их Джеймс не смог, так что акватория пополнилась очередными флибустьерами, а остров Мэн – очередным пьяницей. Когда в одну из ночей под причалом обнаружили изрядно побитого жизнью утопленника, никто и разбираться не стал, от чего он там помер. Ясно же – винища нажрался, с причала сковырнулся да и утонул. Не первый, чай, не последний. Супруга Джеймса, будучи не просто изнеженной аристократкой, но дочерью шотландского графа, быстро разобралась в ситуации и отписала отцу. Граф Баклю порадовался, что дочка уцелела, написал в ответ и прислал ей денег на спокойную жизнь. Второй раз замуж Анна не вышла, но прожила еще около тридцати лет спокойно и счастливо, вместе с детьми, успела дождаться внуков и даже пару правнуков. А что фамилия их была не Монмут, а Монт… И что? Не фамилия красит человека, а человек фамилию! Да, господа Монты. Зато жить будут долго, счастливо, и пес с ней, с той английской короной. * * * – Как должно выглядеть наступление на Швецию? Алексей, Иван, Воин Алексеевич и даже занесенный лихим ветром в Москву Петр Сирко прорабатывали план наступления. Причем последний искренне жалел, что не может поучаствовать. Но – Крым. Который хоть и почистили, но что татары, что тараканы, только отвернись, вмиг расплодятся! А потом еще в перспективе и расширяться надо! Там же Кавказ под боком, который надо колонизировать. Строить церкви, засылать миссионеров, потихоньку осваивать новые горские племена… И кому это делать, как не казакам? Они-то с горцами друг друга куда как лучше поймут. Вон, Ираклий пишет, просит не то чтобы помощи, а так, намекает, что у него-то государство христианское, а вот у соседей – нет. А христианство – великая вещь, и надо бы его донести до несведущих. Ну, огнем и мечом ли – это вопрос, а вот церкви строить, лечить, учить – это можно, еще как можно. Чтобы слово «священник» стало синонимом человека умного, образованного – и да! – приносящего людям конкретную пользу. О Боге-то и мулла толковать может, а человека вылечить?