Понятно, старейшинам такой подход не нравился. Но Барза-бек был неумолим! – Неужели мы хуже равнинных шакалов? Неужели мы бросим своих братьев в беде?! Неужто дожил я до горького момента! Истончилась тетива наших луков, затупились острия наших копий… о горе мне! Вижу я печальный конец народа фереев! Выродимся мы и станем такими же, как жалкие равнинники… Барза-бек талантливо причитал и вздыхал. И скромно умалчивал о том, что на равнине уже пропали без вести больше десяти горцев. Без следа. Или равнинники не такие уж беспомощные, или что-то непредвиденное случилось… но какая Барзе была разница? Побьют равнинники горцев? Чилиану хорошо! Побьют горцы равнинников? Чилиану еще лучше! Когда два твоих врага дерутся, чего ж мешать-то? А если эти враги еще на одном языке говорят, так и вовсе замечательно! Брат на брата… а чилианцам добивать меньше! Горцы зашумели, заволновались. Старейшины переглянулись, и один из них, которого Барза-бек не любил больше остальных, поднял руку. – Мы слышали! И слышим голос нашего рода! Сложно бы не слышать – половина гор слышала! – Мы приняли решение! Ты поведешь воинов нашего рода в набег на равнины! Барза-бек якнул, бякнул… и замолчал. Тут уж не откажешься: или ведешь, или – катишься. Кувырком. С гор. Спустят и не заметят. Пришлось соглашаться. А не хотелось… Выбора не было. Старейшины переглянулись – и принялись отдавать приказания, лишая несчастного последней надежды на побег. Русина, предгорья Ферейских гор – Какой улов? – Уже около двух сотен дурачков, – отчитался корнет. Антон Андреевич Валежный довольно кивнул. – Никого не упустили? – Никак нет, ваше… – Без чинов, голубчик. – Никак нет! – Отлично. Ты вот эту записочку полковнику передай, будь любезен. С нижними чинами Валежный всегда был безукоризненно вежлив. И это давало свои плоды. Корнет расцвел, прижал к сердцу лист бумаги с личной, Валежного, печатью и умчался. Антон Андреевич с нежной улыбкой посмотрел в сторону Ферейских гор. Зима на пороге. Зимой горцы не воюют, но ведь и Борхум зимой не воюет! А у него… у него нет выбора! Если здесь и сейчас не дать по жадным чилианским лапкам, которые зашевелились за горами, то весной… Весной Русину разорвут на части. Освобожденцы? Знаете что, господа?! Идите вы… С миром, но туда, где темно и узко! Здесь и сейчас Валежному дважды плевать было на Освобождение! Он спасает страну для таких, как Пламенный? Для Гаврюши? Нет. Он просто спасает страну. Для таких, как его отец, братья и сестры, племянники и племянницы, для тех, кому некуда бежать. Для тех, кому бы просто жить… А для этого надо спровоцировать фереев здесь и сейчас. И дать им по рукам. Чилианцы начали подталкивать горцев. Отлично! А теперь представьте – уходят люди и пропадают. И ни известий от них, ни звука, ни слова… нет, как не было! Горцы заволнуются! Пойдут в набег! И тут-то Валежный сможет с полной отдачей обрушиться на них. И сделать так, чтобы им в ближайшие лет пять не до войн было. А что Петер приказов не отдает… Вот уж для войны это и лучше! Валежному те указания из генерального штаба давно поперек горла стояли! Он бы давно и горы перешел, и половину Чилиана откусил, и плевать, что там визжать будут! Пусть в Лионессе хоть ежа родят! Поперек шерсти! Ан нет! Политика! Вечно эти дипломаты мешают честным людям воевать! Валежный хмыкнул – и направился обратно в расположение войск. И… Оп-па! А это что у нас за выступление? Концерт самодеятельности? – …такие же братья! И они так же хотят свободы! А мы их держим в плену! Мы хотим прийти на их землю! А фереи могут жить своим умом! Могут решить сами для себя! Могут… Оратор понял, что стоящие кругом люди не столько слушают, сколько смотрят, икнул – и обернулся. И встретился взглядом с нежной улыбкой Валежного. – Да ты продолжай, жом, – почти ласково попросил генерал. – Не стесняйся. Кто там и как жить может? А мы послушаем! Жом дернулся, но понял, что бежать некуда. А раз так… Бывали уже такие ситуации. Когда агитаторы начинали кричать, заводили толпу, а под шумок… Да, вот именно, что под шумок. Можно и Валежного пристрелить. И войско отсюда увести… кому какая разница, что горцы пойдут в набег? Зато у Освобождения будет еще один полк – Ферейский! Это важнее, чем какие-то там крестьяне, живущие в предгорьях! Понимать надо! А Валежный тоже радовался. Агитаторы ему и даром не нужны! От одной такой крикливой пакости проблем может быть – вагон с прицепом! Одна паршивая овца все стадо перепортит! Но в том-то и беда! Побеждать этих гадов надо на их поле! А не плодить мучеников! Так что… – Это не фереи пришли к нам! – вновь завелся оратор. – Они бы жили и жили, а мы! Мы присоединили их к Русине! Мы заставили их принять наш язык и веру! Мы пытаемся причесать всех под одну гребенку! Мы не даем им стать самостоятельными! И сейчас – за что будут гибнуть их люди?! За то, чтобы Петер карманы набил?! За это мы голову сложим?! Да?! Валежный сделал шаг к нему, но… Не успел. Попросту не успел. Вперед шагнул корнет. Почти мальчишка, лет семнадцать-восемнадцать. Такой же, как тот, которого он сейчас отправил с поручением. Совсем еще ребенок. – Голову мы за родину сложим! – зазвенел полудетский голос. – Понял ты, мразь?! За то, чтобы наших людей не резали и не грабили! Ты в селе был, которое эти фереи навестили? Нет! Так сходи, скотина! Головешки там! И живых нет! Кого убили, кого с собой увели, в Чилиан продадут! Наши люди о смерти молить будут, как о милости! Знаешь, как мирные фереи развлекаются? Как уши режут, носы, руки отрубают, горло нашим людям перерезают, как баранам? Младенцев в снег выбрасывают – с них пользы никакой, а растить долго! Не знаешь?! Оратор отступил, но куда там! Корнет надвигался на него. А потом вытащил что-то из-за пазухи. – На! Смотри, скотина! Перед оратором упал на землю хлеб. Черный? Черная земля. Белый снег. Черный хлеб. – Изба сгорела! Хлеб остался! И до Валежного дошло. Хлеб… он просто сгорел. Корка черная… а мальчишка… – Дядька мой там жил! Понял?! Он меня вырастил, в отставку вышел, уехал в предгорья! Жить хотел, детей растить! За что его?! Ему те фереи и даром бы не сдались, он к ним первый не ходил! Они пришли на нашу землю – жечь и грабить! Не для выживания – для развлечения! Да будут прокляты те, кто смеется, видя чужую кровь! Солдаты согласно загудели.