Так в слуги их и разжаловать, пусть и далее пыль вытирают! Повидать патриарха и сухо поставить его в известность, что он не оправдал царского доверия. Пусть теперь хоть на похоронах не опозорится. А пока – шагом марш в храм и настраивать священников. Пусть прихожанам объясняют, что в то время, как государь ведет кровопролитную войну, стараясь, чтобы та к ним в дом не пришла, отдельные подонки развязывают братоубийственную рознь… И с оными подонками надо поступать оч-чень решительно. За это никакого наказания не будет. Слово и дело – и на правеж их! А ежели так не дойдет… В принципе война ж дело ненужное, пока не на твоем огороде – надавить, что не просто так государь воюет, а с нехристями за веру православную. И точка. Повидать Ордина-Нащокина и чертыхнуться. Анна сидела рядом со свекром, и лицо у нее было… опрокинутое. – Что? – Соня, все плохо. Пока… Софья покосилась на Афанасия, который был в сознании и явно их слышал. – Блюментрост? – Запретил Афанасию даже говорить… мол, малейшее усилие… Софья вздохнула. Прикинула… ну да. Сейчас ему порядка шестидесяти восьми лет. Даже для XXI века серьезный возраст, а уж тут… – Значит, так, тетя. Письмо напишешь сама, я гонца пришлю. Отца более нет, брат пока еще не приехал, так что моя власть. Хватит тебе с Воином Афанасьевичем по углам прятаться. Слышите, дядька Афанасий? Анна официально будет опекать своих детей, пока Воин сражается в Крыму. А как вернется – так пусть кидается Алексею Алексеевичу в ноги и просит о свадьбе. Брат разрешит. А коли не… – голос у Софьи все равно дрогнул, но она только сильнее выпрямилась. – Так вот. Коли брат не вернется или что с сыном вашим случится, тетка Анна все равно будет детей опекать, им все имения рода перейдут, никто к ним лапы не протянет, никакие родственники. Так что лучше поправляйтесь. И еще. Я прикажу сегодня ваших мелких в Кремль перевезти. И сама сюда переберусь. И учтите – вы все сделали правильно. Народ разошелся, а если бы не вы, могло бы не хватить времени. Так что вы – герой. Вы сегодня нас всех спасли. Афанасий чуть моргнул ресницами в знак благодарности. Софья видела, что даже это усилие ему дается с громадным трудом. Перенапрягся дедушка. – И Блюментроста не слушайте. Я бы на вашем месте из принципа выздоровела. Еще одно движение ресницами. Софья коснулась пергаментной сухой руки мужчины. Холодная. Да и… Что-то подсказывало Софье, что от этого удара Афанасий уже не оправится. Но ведь умрет он в своей постели! А не под ногами, кулаками и копьями разъяренных стрельцов. Нет уж! Хватит с нее этой вольницы! Анна смотрела серьезно. – Сонюшка, так ведь венчаны мы уже, второй раз же нельзя… – С этим пусть попы разбираются. Тетя, а как ты себе представляешь тайную свадьбу царской дочери? И я об этом объявить должна? Сожрут ведь! Блудом попрекать будут! Анна поднесла руку к горлу. – И то верно… так что ж теперь, Сонюшка? – Сиди покамест с тестем, как оправится, там и думать будем. Но ты учти, что свадьбу будем играть широко и весело. Как говорится, не можешь спрятать – клади на видное место. Софья поцеловала тетку и вышла вон. Хоть обдумать что и как… ага, размечталась! Не Кремль, а двор постоялый, проходной и провозной! – Соня! – Тетка Татьяна. – Все в порядке? Тетка выглядела спокойной и довольной: – Народ слушает Аввакума. – И долго еще он будет метать бисер перед свиньями? – Стыдить он их еще долго будет. А вот устыдятся ли… – Если что – поможем. Тетя, на тебе весь этот бабский зверинец. – Соня? – Любава сейчас всем этим заниматься не сможет. Она в тягости, к тому же нерешительна, сама знаешь. А вот ты можешь всем объяснить, кто тут главный. Занимайся. Вся женская часть Кремля на тебе. – А ты? – А на мне будет мужская часть. – Соня! Ты с ума сошла?! Это же… – Попрание всех традиций. Размазывание моей репутации. Да и как еще меня слушаться будут. Знаю. А кто еще? Мальчишки, что ли? Феденька с Ванечкой? Татьяна прикусила губу. А ведь и верно. Некому. Сопливы еще племянники. Как ни странно признавать, но только у Софьи хватит и сил, и решимости, и… ведь по трупам пойдет, коли надобно. А и… пусть пойдет! С Татьяны хватило ночного боя. Куда только и милосердие делось? – Справишься? Софья усмехнулась. Зло и насмешливо. – До Алешкиного возвращения. А там пусть сам разбирается, ежели кого успеет помиловать. Это она уже решила. Пусть она будет плохой, а Алексей – добрым и хорошим. У нас же вечно так! Человек может быть хорошим только при сравнении. А сама Софья может продержаться до осени, только если будет рубить головы направо и налево. И – продержится. – Вернулись бы, – отвечая ее мыслям, вздохнула Татьяна. Софья сделала два шага вперед. – Тетя, – попросила почти шепотом, только чтобы Татьяна слышала. – Отпиши Степану. Расскажи о ситуации, я тоже Алешке отпишу, надо будет, как Степан приедет, замуж тебя выдавать. Жизнь не кончается, а тебе семья нужна, дети, дом свой… Татьяна запунцовела так, что алым даже по шее метнулось. – Сонюшка… – Отпиши, тетя. И начинай гонять всю эту бабью свору. Будет что вспомнить замужней женщиной. Татьяна усмехнулась: – Ох и лиса ты… А Софья того и добивалась. Скорбеть не время – потом поплачем. Жизнь продолжается, и ей не плакальщица над братом нужна, а союзница. Что и получится в результате. Софья подмигнула тетушке и решительно направилась распоряжаться насчет похорон. * * * Анфим Севастьянович смотрел на крепость Кинбурн. Да, высокая. Но… Пушечный выстрел в качестве «здравствуйте, к вам гости» вполне подошел. Ядро громыхнуло в стену. По ней забегали, засуетились. Можно бы вступить в бой. Сделать насыпи, размолоть стены в труху. Можно. Только – не стоит. Кинбурн слишком близко к планируемой границе. Эта крепость им самим нужна как русский форпост. И гарнизон тут будет значительный. Ее укреплять, а не разрушать надо. Так что пришлось поднимать белый флаг для переговоров и ехать поближе к стене. Там парламентеров заметили и тоже махнули белым полотнищем – мол, давайте поговорим. Не прошло и получаса, как на стене появился турок. Ферхад-паша, комендант Кинбурна. Хитрово смотрел на него с безразличием опытного мясника, разглядывающего сотого барана. Резать? Пустить на племя? Нагулять жирок? Кажется, турок это почувствовал. По полному, лунообразному лицу под чалмой струился пот. – Почь…чем пожаль… Кажется, это было «почто пожаловали?». Ну-ну… Анфим Севастьянович кивнул толмачу. Кстати – одному из царевичевых воспитанников, именем Филимон. Мальчишка открыл рот и разразился длинным приветствием, которое сам Анфим понял с седьмого на десятое. Кажется, паренек восторгался храбростью и удалью паши, желал ему всего самого наилучшего и призывал на него и его семью благословение пророка. Как-то так. С другой стороны – война ведь не повод хамить противнику? Паша, чуть пришедший в себя после приветствия, тоже открыл рот. И тоже выдал ответную речь не короче. Минут десять они просто переговаривались, обмениваясь любезностями. Воин не торопил парня. Пусть так, если принято… Но наконец они перешли и к делу. И паша поинтересовался, что привело храбрых русских воинов под стены его ничтожной крепости.