– Православные! Государь наш, Алексей Михайлович умер! Теперь государь наш – Алексей Алексеевич! Чего ожидал старик? Согласия, в крайнем случае легкого ропота… но уж никак не дерзкого свиста и криков. – Не люб! – заорал, надсаживаясь, кто-то. И другие голоса подхватили: – Не люб!!! – Не хотим романовского щенка! Давай настоящего государя!!! Хованского давай!!! Случайные люди, оказавшиеся на площади, начали расползаться, словно тараканы, отлично понимая, что ничем хорошим это не закончится. Патриарх побледнел: – Православные, одумайтесь! Государю его сын наследует… Бесполезно! Будь на его месте Никон, тот же Аввакум – иначе бы было! Те могли увлечь толпу за собой, могли затянуть… Питирим же, хоть и был человеком неплохим, но лидером не был. Не те годы, не та порода… Его перекрикивали, свистели, едва что не закидывали дрянью… и что тут сделаешь? – Хованский люб!!! – Здесь я, православные! На площадь медленно въезжал князь Тараруй. Питирим воззрился на него бараном, глядящим на новые ворота. И потерял инициативу окончательно. Иван Хованский спрыгнул с коня, взлетел на крыльцо к патриарху… – Вот я, православные! Люб ли?! Хорош ли?! Все для вас сделаю, всю жизнь на благо народа служу… Иван Хованский разливался соловьем на жердочке. Люди смотрели, слушали, а что еще Тарарую надобно? Век бы так говорил, тем паче, что и в толпе его поддерживали криками, подбадривали, стрельцы свои тоже кричали – любо! Хованского на царство!.. Питирим медленно бледнел на крыльце, из окон смотрели бояре, хватались за голову преданные Романовым люди… Еще немного, и ситуация окончательно выйдет из-под контроля… – Не дело ты творишь, Иван! Ордин-Нащокин не мог не выйти. Его сын женат на одной из царевен, его внуки наполовину Романовы, если сейчас династия сменится… что тут скажешь? – Алексей Алексеевич хорошим царем будет, а ты сейчас, коли на престол сядешь, в крови по уши замараешься. В детской крови! И никто тебя от нее не отчистит! Но если у Хованского были и помощники, и подстрекатели, то у Ордина-Нащокина был только его опыт. Даже на Милославских сейчас рассчитывать не стоило – разыскать их в Кремле и то было сложно. Помнили они Медный бунт! Над площадью разнесся заливистый свист. – Гнать!!! – В шею!!! – Не любо!!! В боярина полетела грязь, мусор… Афанасий что-то пытался говорить, но куда там! Да и где ему, старику, было управиться с Хованскими. – На копья его!!! Толпа ревела и ворочалась, как опасный дикий зверь. Она еще только просыпалась, эта толпа, только ощущала запах и вкус крови, но уже была опасна. Уже неуправляема… Ордин-Нащокин побледнел. Но уйти он уже не мог. Андрей Хованский, мигом взлетев на крыльцо к отцу, ухватил Ордина-Нащокина за ворот роскошной шубы. – Православные!!! Ловите!!! Но столкнуть мужчину с крыльца он не успел. Выстрел прогремел неожиданно для всех. Во лбу младшего Хованского расцвел алый цветок. Кровь брызнула вокруг вперемешку с мозгами – заднюю часть черепа мужчине просто снесло. Замолк Иван Хованский. Осел, схватившись за сердце, Ордин-Нащокин. И в абсолютной тишине прозвучало злое: – Кто-то еще хочет высказаться? * * * Софья едва пробилась к площади. Помогало то, что она ехала во главе отряда. На царевну в настолько неподобающем виде народ реагировал очень однообразно. Либо пучили глаза и разбегались по домам – разносить сплетни. Либо – пучили глаза, отходили с дороги и потихоньку следовали за отрядом. Но ни в том, ни в другом случае – не мешали. Себе дороже выйдет. И к Кремлю Софья выехала как раз, когда толпа заволновалась. Пара секунд у нее была. А пистоли и пищали ее отряд заряжать начал, стоило им в Москву въехать. Чтобы схватить за рукав ближайшего казака и указать цель, Софье хватило одного слова. – Убить. Мужчина понял ее правильно. Миг – и голова Андрея Хованского разлетелась гнилой тыквой. Все замерли. Софья оценивала обстановку. Так, народ пока не подняли, но смутьянов тут хватит. Хованский… удастся ли? А если нет? Выбора все равно не было. Если сейчас она отступает – ее все равно убьют. И не только ее. Если она принимает бой – ее, может быть, убьют. Но только ее и сейчас. Для остальных она выиграет время. Выбор был очевиден. Толпа молчала в ответ на ее реплику, и Софья тронула коня. Спокойно, словно перед ней не толпа была, а так – поле с ромашками. – Стрелять только по моей команде, – приказала она сквозь зубы. Спутники кивнули. Народ расступался. Пока – молча. Но Софье и того хватило. Она спокойно доехала до красного крыльца, смерила обстановку взглядом. Афанасий вроде как жив. Кажется, сердце прихватило, но разбираться некогда. Потом, если выживем. Хованский приходит в себя. Иван. Андрея и Страшный суд уже не поднимет! Патриарх… не зря она не хотела Питирима. Стоит, трясется, как козел на случке! Ты ж сейчас таким глаголом должен разразиться… а ты?! Говорить с толпой бессмысленно. Надо устранять причину. – Ты, Ивашка, никак бунтовать вздумал? – с изрядной змеиной ласковостью обратилась Софья к Хованскому. И мужчина даже шагнул назад. Смерть, глядящая из темных глаз царевны, знала, что не останется сегодня без поживы. И приговор был утвержден. – Отец мой умер, брат мой отечество защищает, а ты народ взбунтовать решил?! Как мило… Софья шла прямиком на боярина – и тот невольно отодвигался. Люди не видели ее лица, да и видели бы… Кто бы сказал Софье, что она словно на тридцать лет постарела. Что сейчас лицо ее было не девичьим, нет. В этот миг из-под девичьей внешности проглянула ее истинная душа – и это было страшно. Словно смерть-старуха с яростными глазами надвигалась на Хованского. – А ответь мне, Ивашка, своей ли смертью отец мой умер? Али ты его ядом заморским отравил? Софья била наугад, но попала в точку. Иван не травил, но знал. И это отразилось на его лице. Он открыл рот, что-то вякнул, но вот тут Софью понесло. А взбешенная женщина страшнее любого цунами: – Цареубийство, значит? Что, православные, слушаете? Гордитесь собой! На вас на всех грех великий! Этот негодяй батюшку моего убил! Царя вашего богоданного, коего вы сами на царство кричали! – Рот заткни, девка наглая! – вызверился Хованский, понимающий, что если он сейчас не перехватит инициативу… Зря он. Что в руках у Софьи было, тем и полоснула поперек холеной морды. А была камча. Хорошая, крепкая, кожаная плетеная косичка… Такой в умелых руках волка насмерть с седла забить можно. Вот ею и пришлось – поперек гладкой морды. Хованский с воем схватился за лицо. «Глаз ему не спасти», – с каким-то ледяным хладнокровием отметила Софья. – Взять негодяя. В кандалы его! А вот это толпе не понравилось. Пошел ропот, шум…