– Не сможет она. Слишком слабая. Я подумала и кивнула. Да, самоубийство для тех, кто слаб и немощен. Сильный человек встречает опасность лицом к лицу, слабый бежит от нее. А можно ли сбежать дальше, чем в смерть? Нельзя. – Так-то граф у нас хороший, – завел свое Майло, – но срывается. А кто б не сорвался? – Любой бы сорвался. Он сказал про клятву? – Какую? – Господин граф просил меня и вас завтра сходить в храм. Я поклянусь, что никому ничего не расскажу, – пояснила я, отправляя в рот новую ложку фасоли. Горбушка свежего хлеба лежала рядом, и я по-простонародному принялась макать ее в подливку, отгрызая пропитавшиеся кусочки. Некрасиво? Да мою мать удар бы хватил при виде таких манер! Зато так вкусно! – Это надо. – Среди говорящих существ дольше живут те, которые говорят меньше, – ввернула я. Эту поговорку я тоже подцепила от бабушки. Майло уставился на меня, потом переварил и хмыкнул. – Вот уж в точку. Тайну блюсти надобно. А покамест… Вот, госпожа Ветана. На столешницу лег небольшой мешочек с деньгами. Я сгребла его и сунула в карман. – Спасибо. – Да вы взгляните, вдруг обидел? – Я и так верю, – я смотрела спокойно. Не похож был Майло Варн на скопидома. Хороший слуга, из хорошего дома. Не болтун, не сплетник, но почему он со мной откровенничает? Странно это как-то. Ладно, я еще обдумаю этот момент. Я доела, горячо поблагодарила повариху и попросила отправить меня домой. Что Майло и сделал. Но как она умудрилась? Обычно такие, именно такие попытки самоубийства не заканчиваются ничем хорошим. Шум, крики, скандал, а вот умереть не получается. И дерут незадачливую самоубийцу за косы, а то и хворостиной поперек думающего места. А тут слишком все продумано. Графиня, как я понимаю, человек взгальный, нервный, бестолковый, куда ей планировать? Что под руку попало, то и сделала. Да и пес с ней. Завтра в храм. Вот в наш и сходим. * * * Приближенный Светлого Святого уже собирался ложиться спать, когда в дверь его кельи постучали. Кельей, конечно, это было весьма условно. Покои из трех комнат не поражали аскезой, скорее наоборот. Первая комната, приемная – да. Там все было просто, строго и функционально. Сюда приходили посетители, здесь приближенный вел дела с сугубо светскими личностями, поражая их своей скромностью. Вторая, спальня, была отделана так, что и придворные красотки не побрезговали бы. С громадной кроватью, с балдахином, с пушистым ковром и даже туалетным столиком – приближенный не был лишен тщеславия и тщательно следил за своей внешностью. Третья комната была рабочим кабинетом, совмещенным с гостиной. Сюда приходили доверенные люди, здесь стояли громадные мягкие кресла, здесь уютно горел камин, здесь имелся неплохой запас вин и закусок.[2] Эх! Вот только заснуть собрался, и нате вам! Совести у них нет! Ну, если это окажется что-то не важное – будут ночь на коленках молитвы читать! Поделом холопам нерадивым! Мужчина с ворчанием открыл дверь и тут же понял – не зря. Перед ним стоял молоденький раб Светлого. Запыхавшийся и с отчаянными глазами. – Меня слуга Шантр прислал! – выпалил он. – Прийти просит! – Зачем? – брюзгливо осведомился приближенный. Идти не хотелось. Снимать халат и мягкие тапочки, надевать рясу, шагать через весь храм, выслушивать неприятное (а то какое ж?) известие… А придется. Выше его – только доверенный, так что вся власть в Пресветлом Храме – его. И ответственность его, и проблемы его, и свалить их не на кого. Приближенный Фолкс кивнул рабам, которых в храме насмешливо называли рябчиками, мол, подожди за дверью – и отправился одеваться. Хорошо, под рясу можно ничего не надевать – все одно не видно. А наглецов под нее заглянуть тоже не найдется. Так что через десять минут он уже шел по переходам и коридорам храма в лабораторию Шантра. – Что случилось? В лаборатории дым стоял коромыслом в буквальном смысле слова. Что-то сгорело и воняло немилосердно. Сам Шантр, подлысоватый старикашка лет семидесяти, пребывал по этому поводу в отличном настроении и даже не ругался, что было весьма странно. Уж сколько раз приближенный отчитывал его за грех сквернословия и суетности… – Что случилось? – О, еще как случилось, – мигом отвлекся от дел Шантр, и это тоже было странно. – Прогуляемся? – Зачем? – нахмурился приближенный. – И то верно, незачем, – дробно, словно горох рассыпали, захихикал старик. – Я и тут могу все сказать. Чуете, горелым пахнет? – Весь храм чует. – А знаете откуда? На этот вопрос приближенный решил не отвечать. Еще не хватало участвовать в идиотских играх полоумного старика, который от своей силы рехнулся. Маг-воздушник, слабенький и хилый, Шантр почти ничего не умел. Силы был не просто невеликой – крохотной, а потому пытался компенсировать слабый дар различными приспособлениями. Служил Пресветлому Храму вот уже лет тридцать, ненавидел весь мир и нещадно издевался над окружающими, нарываясь на такое же любезное отношение. Шантр потер сухонькие ладошки, глазки, утопленные в череп, загорелись злорадными огоньками. – Прибор расплавился. – Какой? – не хватило терпения у приближенного. – Натурально тот самый, который магов обнаруживает. – Магов? – Да не простых, а магов жизни. Фолкс едва не сел где стоял. Магов жизни?! В АЛЕТАРЕ?! Это – правда?! – Еще какая правда. Да сильный какой, прибор аж расплавился. – Так с помощью этой дряни можно их вычислять… – пробормотал Фолкс. – Зря. Шантр аж в воздух взвился. – Я же говорил! Мне тут не доверяют! Не уважают! Мой талант… Фолкс едва не застонал вслух. Ну вот, теперь не успокоится, пока не расскажет всем, какие они, люди, сволочи и как не ценят его, сиротинушку. А перетерпеть придется, иначе вредный старик ничего не расскажет про мага. Ох, лучше б ему зубы драли наживую! Да кузнечными щипцами! Но Фолкс не стал бы приближенным, не умей он терпеть и смиряться, пресмыкаться и подлизываться, прогибаться и подличать. Вот и сейчас он внимательно и сочувственно слушал Шантра, поддакивал, утешал – и тот понемногу успокоился. И рассказал самое главное. У него был приборчик, способный определять вспышки силы жизни в Алетаре. Ну… как в Алетаре? Неподалеку, в Белом городе, за Зеленый он уже не поручится. И он готов поклясться, что кто-то использовал магию жизни, да сильно так, ажно в глазах полыхнуло, а несчастный прибор и вовсе не пережил потрясения. Оплавился и потек на пол каплями металла. – Маг жизни? – переспросил Фолкс. – Да. – Сильный? – Очень сильный. – Хм-м… Что делать – Фолкс знал точно. Искать мага, и как можно скорее! Искать и искать, потому что маги жизни – величайшая ценность Пресветлого Храма. Светлый Святой выразил им свое благоволение, одарил чудесными возможностями, и если они соглашаются использовать их во благо Пресветлого Храма… Сколь много добра можно сделать людям! Ведь что в мире главная ценность? Золото? Смешно! Бриллианты? До поры до времени. Самая главная ценность – это жизнь. И здоровье. А их не купишь ни за какие драгоценности, не вернешь близким, не вымолишь в храме. Чего уж там! Это рабам и холопам можно мечтать и на что-то надеяться, а взрослые люди должны мыслить иными категориями. Уже к рангу слуги изрядно лишаешься иллюзий, а к рангу приближенного не остается и крупицы человеческих чувств. Только польза Пресветлого Храма, только польза дела. Да, и для людей тоже. Но в руках Пресветлого Храма. Так будет и лучше, и спокойнее. Понятно ж, кто еще, кроме храмовников, может правильно распределить ресурсы? – Это точно в Алетаре? – Безусловно. И силы маг столько выплеснул… Мертвеца на ноги поднимал, не иначе! Фолкс кивнул. Будем проверять Белый город в поисках чудесных исцелений полутрупов. Будем… Если это не поможет, проверим всех приезжих, всех лекарей, всех травниц. Хотя и это может не помочь. Случается и так, что у человека открывается дар совершенно спонтанно. А иногда… Жизнь – странная и коварная стихия. Бывает и так, когда говорят: «жизнь вымолили». Еще как бывает. Когда человек себя не помнит, все отдает в беззвучной мольбе, кричит от боли всей своей сущностью – вот тут и поджидает истинное чудо. На краткий момент такой человек становится вровень с любыми магами. Могло ли устройство почуять это? Шантр подумал и сказал, что могло. Вполне. Сила есть сила, на то она и жизнь.