— Надеюсь. — Дядюшка Ганц, вы к нам по делу — или просто поужинать? Поди, поспорь с такой... — По делу, Мири. — Что-то стало известно о маме!? Ганц опустил голову. — Мне — нет. Миранда словно потухла. На секунду. Потом... А ведь девочка взрослеет. Неужели ее сияние — это маска? Маска беззаботного ребенка, который обожает своих родителей? Который живет в привычном, защищенном и уютном мире? Или... Или. ♦ Миранда была такой. А сейчас для нее этв всего лишь шкурка. Лягушачья шкурка из сказки, которую она натягивает, чтобы никого не тревожить. А кто выглядывает из этой шкурки? М-да... его высочеству Амиру повезло. А вот его окружению? Вряд ли милая девочка пощадит тех, кто попытается навредить ей тем или иным способом. Тримейну оставалось лишь покачать головой. — Дядюшка Ганц, — и снова щебет, и снова улыбка. — Вы, конечно, останетесь на ужин? — Разумеется. — Тогда я прикажу подавать через полчасика. Дайте мне время умыться с дороги? — Конечно, Мири. ❖ ❖ ❖ Ужины у Иртонов всегда проходили весело. И сейчас за столом были и сами Иртоны, и Ганц, и вирмане на огонек заглянули, кстати, сегодня приехал и Бран Гардрен... Ганц знал, что иногда сюда приезжает и его величество. Садится за стол, смеется... Для Миранды он навсегда останется дядей Риком, как в детстве, когда наследный принц безбожно баловал малышку, дарил ей нити жемчуга и катал на шее, изображая лошадку. Ему тоже есть, что вспомнить. Самого себя — прежнего. Кто сказал, что мы умираем лишь раз? Стоит только оглянуться на десять, двадцать лет назад — и удивиться. Кто это был? Я? Нет... А что стало с тем человеком? Его нет. Он ушел... и наверное, умер. А когда и как это произошло? Альдонай ведает... В этот раз Ганцу было тяжелее ждать конца ужина. Но мужчина старался. Улыбался, шутил, рассказывал забавные истории... Гардрен помогал. Вирманину было легче. Он толком не знал Миранду. И не знал Лилиан Иртон. Джерисон Иртон — страшно. За дочь он убьет... всего лишь убьет. Раз — и все. Лилиан Иртон... Она — не убьет. И недобитый негодяй сильно пожалеет об этом. Ганц даже не сомневался. Но всему настает конец. В том числе и ужину. И в библиотеке собрались четверо. Джерисон Иртон, в черных брюках и белой рубашке. Камзол он накинул, но не застегивать, ни приводить в порядок не стал. Он у себя дома. Миранда — переодевшаяся в домашнее платье цвета незрелой сливы. Волосы она переплела, и на грудь падала толстенная черная коса. Даже ленту вплести успела. А вот украшений нет, только кольцо с изумрудом. Одно, на среднем пальце правой руки. Даже не украшение — символ статуса. Виконтеса Иртон. Бран Гардрен. Одет нарочито просто, в кожаный камзол. Впрочем, на него что ни надень, горб не скроешь, и Бран отлично об этом осведомлен. А коли так — зачем украшаться? Зато оружие при нем — дорогое. Простое, с рукоятями, обтянутыми акульей кожей, но отлично сбалансированное, попросту — восхитительное! Из отличной стали, по руке... за такое лдобой дуэлянт левое ухо отдаст, и правое добавит. Сам Ганц. Тримейн одежде никогда значения не придавал, хотя и умел пользоваться. Как и любым оружием. А потому — простой серый камзол. Украшений на нем просто нет. Ни к чему. Один перстень с баронским сапфиром. Первым слово взял Джерисон. — Мири, Ганц просил меня поговорить с тобой. Так вот — я говорю сразу. Я против этой затеи. Но Ганц и Бран просили дать им возможность... — Затеи? — уточнила Мири. Ганц кашлянул. — Мири, это действительно серьезно... ты уже взрослая. — Надеюсь. — И должна понимать, некоторые вещи не могут быть разглашены. — Допустим, — Мири не собиралась спорить, неизвестно о чем. — Дай мне слово, пожалуйста. Что все сказанное останется между нами. Миранда помолчала пару минут. — При условии, что это не повредит мне, моим родным или близким. — Хорошо. — Тогда — мое слово. Я буду молчать — о чем? — О том, что нашим маниаком, вполне возможно, является ее высочество Джолиэтт. Хм... Оказывается, материться в графском семействе умеет не только Джерисон. Миранда тоже знает... папу подслушивала? — Мири! — возмутился скандализованный Джерисон. Миранда прикусила губу. Помолчала минуту. Ганц видел. Он смотрел на нежное полудетское пока еще личико, и видел, как гаснет яростный блеск в синих глазах. Как опускаются ресницы, скрывая жесткое выражение, как, дрогнув, расслабляются крепко сжатые губы, разглаживаются морщины... Лилиан Иртон сотворила чудо. Она научила Миранду идеальному самоконтролю... почти идеальному. Но какие ее годы? Ганц не хотел бы стать врагом даже маленькой девочки. А когда она вырастет... Не будет у нее врагов. Живых — точно не останется. И Миранда первая будет плакать на их могилках. — Простите за несдержанность, отец. — Мири?