— Отец вылетел. Увидел все это... ему чуть дурно не стало. Я блевал, он кое-как удержался, но решать дело требовалось срочно. — Та-ак... — А что нам было делать? Ликсу не вернешь, а если это обнародовать — нас растоптали бы в единый миг! Действительно. Что тут было делать? — Сказать его величеству. — И мне бы поверили? Нам? -Хм.... Ричард мог бы поверить. А Эдоард? Ой ли... Не говоря уж о том, что Эдоарду было плохо. Что он болел. Что такое известие могло его добить, а смерть короля на твоей совести... тут не о влиянии надо уже говорить. Жизни бы сохранить. Ричард такое не простил бы. Никогда. — И какую тень это бросило бы на нашу семью? — Тоже верно. То ли он украл, то ли у него украли, но история там точно была. И поди, отмойся! Бесполезно. Ганц это понимал, понимал это и Майкел, и вот это понимание — не сочувствие, нет, жалеть своего собеседника Ганц и не думал, а именно сопереживание, делало его разговорчивее. Хоть кому бы рассказать. И вместе с этой невольной исповедью падал, медленно падал с души громадный и тяжелый камень. Майкел ведь никому... даже на исповеди... вообще никому. Слишком страшной была эта тайна. Слишком опасной. Кто-то может жить с камнем на душе, еще и дом из камней построит. А для кого-то это слишком тяжкая ноша. Майкела она почти раздавила. А сейчас ему становилось легче. — Вы понимаете. — Да. Не говорю, что одобряю, но... возможно, я поступил бы так же. И виконт медленно кивнул. — Мне было очень плохо. Но иного выхода мы тогда не нашли. — Крови много было? — Почти что не было, считай. Так, пара капель. Если нож не вынимать, а я и не вынимал. Не смог. Его с такой силой вонзили... это как безумие было. — А что потом было с ее высочеством? Она ударила — и? — Упала сама. Лежала, как мертвая, едва дышала. Мы с отцом чуть с ума не сошли — ладно еще один труп, но принцессу так не спрячешь... оклемалась. Но только на следующий день. Мы ее в кровать перетащили. И... занялись Ликсой. — Тело вы прятали. -Я. Майкел помнил, как заворачивал Ликсу в ковер. Как вез к оврагу. И — плакал. Гроза начиналась, а он плакал... О девушке? О матери? О себе? Он не знал. Но было больно... — Когда я домой вернулся, я видеть эту гадину не хотел. Отец пытался что-то объяснить, а я... я видел ее лицо в тот момент. Она хотела убить, понимаете? Ганц медленно кивнул. — Она жаждала убить, она наслаждалась, она этой смерти радовалась. — С чего она так? Вы не знаете? Потом никаких разговоров не было? Майкел решительно мотнул головой. Разговоры!? Да он бы душу Мальдонае продал, лишь бы забыть ту страшную ночь! А уж обсуждать ее... даже с отцом? Нет, никогда, ни за что... он и со своим духовником молчал, что та рыба. О таком — не говорят! — Да разве я знаю? Отец в постели разочаровал? Или поругались? Или еще что? Я тогда не расспрашивал, и потом знать не хотелось. Ганц медленно кивнул. — Понятно. Поэтому вы пустили слух, что мачеха вам нравится чуть больше, чем нужно, и ушли из родительского дома. — Да. Это было понятно, это было нормально принято. Это даже и обсуждать как-то смешно, все знают, такое случается. Скорее, мне еще и сочувствовали, но и одобряли. Примерный сын, не хочет огорчать отца... И это одобрение тоже разъедало, что та кислота. Разъедало, мучило, уничтожало самое личность Майкела. Хорошо хоть продолжалось недолго, не успел окончательно спиться. — А почему не рассказать, что она вам НЕ нравится? — Это не аргумент для отъезда. Мало ли кто кому не нравится — и что? Годами живут вместе, терпят. Во благо рода! — Ну, вы же не крестьяне с одной хижиной? Майкел передернул плечами. — На тот момент ничего лучше мы не придумали. Может, сейчас бы иначе сложилось, а тогда... я словно в дурном сне был. Отцу сказал, что не сдержусь — удавлю гадину. И рука б не дрогнула. Увидел бы... а уж когда каждый день перед глазами — тут и святой не сдержался бы! А я не святой! — Вот даже как? — Так. — И уехали. -Да. Ганц покусал губы. Логично. Это сочеталось с тем, что он узнал. Но... были и прорехи в ткани повествования. — Ваши братья знали об этом? — Я не рассказывал. Если только отец или Джолиэтт. — Как она реагировала? Кричала, билась в истерике.... Когда поняла, что убила? На следующий день вы с ней разговаривали? — Я — нет. Отец. — Вы при этом присутствовали? — Да, — Майкел вспомнил и еще раз поежился, от омерзения. — Отец говорит, пытается до нее достучаться, объясняет, а все словно... рядом. В стену. — Вас не слушали? — Не слышали. Словно она в ступоре была. Словно... словно оргазм испытала. Ганц кивнул еще раз. Подозрения превращались в уверенность. Только вот «задницей чую» в качестве доказательства никогда не принималось. — Вы приняли решение все скрыть. Это понятно. Вы уехали. И ни с кем не общались? Не разговаривали? Не просили приглядеть за мачехой? Не верю! Майкел скривился. — Ладно... просил. -Кто? — Слуги... я называть их не стану? — Станете. Я к ним сам поеду, поговорю... — Не надо. Они не знают, я просто просил приглядеть, а почему — не сказал. Понятное дело. Не дурак же он — такое говорить. — Вы попросили приглядеть за Джолиэтт. И не сказали на каком основании? Ничего не сказали?