Не ожидал мужчина услышать здесь и сейчас этот голос. — Пани Барбара? — Я… Басенька стояла в дверном проеме, держа в руках свечу, смотрела громадными голубыми глазами… — Пан… Ежи, я хотела с вами поговорить… Сердце рыцаря оборвалось и ухнуло куда‑то. — Вы… не уехали? — Тетя уехала. А я осталась. — Пани Барбара, это может быть опасно… Вот сейчас она скажет, что передумала, что тоже уезжает… и к лучшему, все к лучшему! Но до последнего будет он помнить ее взгляд. С тем и в землю лечь не страшно… Господи, пресвятая дева Мария, спасибо вам, дали в последний раз ее увидеть! — Бася. Называйте меня Басей… пан, я знаю, вы женаты на моей тетке, я бесприданница и некрасива… но я люблю вас. Я хотела бы, чтобы вы об этом знали. Я остаюсь в крепости, чем бы все не закончилось. Я знаю, я никто, но… не гоните меня, прошу вас! Онемев, глядел на девушку храбрый рыцарь. — Пани Бася… Девушка всхлипнула, прикусила губу… — Я знаю, вы любите мою тетку, но она вас не любит. — Я ее тоже не люблю… — Слова выдавливались с трудом через пересохшее горло. — пани Бася, если б я знал, если бы вы… если бы я увидел вас хоть раз до венчания — я бы женился только на вас. Я люблю вас, клянусь спасением души… Ежи сделал шаг вперед и упал на одно колено. — Бася… я не знаю, что у нас впереди, но коли отстоим мы крепость — вы уедете со мной? На Русь, во Францию, куда угодно? Поменяем имена… мы еще сможем быть счастливы… — Ежи… И не нужно было другого ответа. Только сияющие ярче звезд голубые глаза. Будь проклята война? Да. И в то же время, ежели б война не стерла границы между двумя людьми, не показала, что важно, а что наносное — разве признались бы они друг другу? Да никогда… Не было между влюбленными ничего, кроме поцелуя, но и тот стоил побольше многих ночей, проведенных с ненужными и постылыми женщинами. А потом они просто сидели рядом, держались за руки — и не могли наглядеться друг на друга, не могли друг другом надышаться… Только когда рассвело и ушла Бася, Ежи смог размышлять и о делах насущных. Турки? Да плевать на них. Главное, что Бася любит его, действительно любит, а он — ее, только крепость до последнего защищать надо. Теперь — до самого последнего, да и он, как представит судьбу своей Басеньки, коли турки в крепость ворвутся, завыть от горя готов. Лучше уж самому себе пулю в лоб. Или мину заложить и подорвать так чтобы побольше врагов с собой захватить. Кстати — надобно бы… А еще хорошо бы починить плотину, дабы ров был заполнен водой. Стены укрепить — ни хоть и толстые, да внутри‑то не камни — земля насыпана… Оружие, опять же, хоть какие тренировки. Да, и мать пригласить. Пусть поживет в его доме, чтобы про Басю мерзкие сплетни не пошли. Кристина‑то против была, а сейчас… уехала? Ну и черт с тобой! Мрачные мысли одолели мужчину, и одолевали его до той поры, как нашел его вестовой. — Пан комендант, голубиная почта… — Откуда? — Король пишет. Володыевский задрожавшими пальцами развернул клочок пергамента. Всмотрелся в значки… выдохнул раз, еще перечел, помотал головой — и сунул оказавшемуся рядом Васильковскому. — Брежу ли я? Тот тоже пробежал глазами письмо. — Ежи, мы спасены! И было, было от чего утратить разум. Ибо содержало письмо всего несколько строчек. Но в этот миг Ежи не променял бы и ни на что другое. Направляю подмогу. 10000 войска. Держитесь. Так что домой Володыевский влетел, чуть ли не сияя. Обнял мать, покружил по комнате, отпустил, подхватил на руки Басеньку — та недоуменно смеялась, глядя на счастливое лицо любимого. — Что случилось, родной мой? — Басенька, спасены! Спасены!!! Стоит ли говорить, что в городе о том так и не узнали. Ну, получил письмо, так что ж с того? Что Володыевский, что Васильковский решили молчать. Шпионов турецких покамест еще никто не отменял, их армия идет медленно, да верно, но ведь и ускориться может. И окажутся они неподготовленными. Зато сейчас… что надо? Продовольствие, фураж, боеприпасы, подновить по возможности укрепления… справится? Спрашиваете! Когда есть надежда — есть и вера, и силы, и воля… Ежи буквально летал по бастионам, заражая своей уверенностью людей. Починить плотину? Согнать туда всех! Вообще всех! Включая женщин и детей, а то как же! Реквизировать по городу все телеги, кареты подводы, провести строгий учет продовольствия, выслать фуражиров по деревням… дел было невпроворот. Мужчина метался от одной заботы к другой, почти физически ощущая, как тают, уходят драгоценные мгновения, а сделано так мало, мало, мало… Дни улетали так стремительно, что Ежи не отличал одного дня от другого. И все же — все должно быть готово к подходу подкрепления. Чтобы потом замкнуть ворота — и не дать туркам ничего узнать о защитниках города. Где бы еще соколов достать… * * * Ян Собесский смотрел на Каменец — Подольский в дорогую подзорную трубу. Что же мы видим? А видим мы два замка — один рядом с другим. Видим мы глубокий ров, который в любой миг может быть заполнен водой — не бог весть какое препятствие, но все ж таки… Новый замок — вообще черт знает что такое, почти никаких укреплений. Куртина, пара полубастионов — и только‑то. Старый укреплен получше, да ведь стоит один из замков захватить — и оба полягут. Защищать их чертовски неудобно… У Старого замка минимум пять уязвимых мест. Раньше он был неприступен, а сейчас — поставь батареи и лупи, покуда стены не обрушатся. Одним словом — стоит в одном месте ворваться туркам, как начнется резня. Но ведь и не в поле их встречать? Ян Собесский нахмурился. А ему надо выиграть именно эту схватку и эту войну. Здесь и на этих стенах. Королева, мерзавка, выхода ему не оставила. Теперь дворянство его в жизни не поддержит… Не то, чтобы Собесский сомневался в русских, сейчас им просто невыгодно рвать Речь Посполитую. Но так он бы сразу выставил их негодяями. А сейчас, благодаря русской гадине, все смотрят на него, как на труса — и смыть такую славу можно только кровью. Ничего, он справится, обязательно справится. Собесский нахмурился, тронул коня и медленно стал спускаться к городу. * * *