— Коли брат мой не на подмогу идет — я первая с замковой башни в ров кинусь, потому как не смогу на свете жить предательницей! И опуститься на трон, лицо руками закрыть, словно плачет… Вот так, поди, поспорь с беспомощной женщиной… из‑под чуть раздвинутых пальцев Марфа изучала лица людей. Женщины смотрят восхищенно, не без того. Мужчины… кое у кого на лицах недовольство, явно Собесского поддерживали. Запомним, сочтемся… Кто‑то смотрит восхищенно. Тоже запомним, свои люди нам надобны. Михаил откашлялся и тоже пошел в атаку. — Гетман, приказ тебе ясен? Так исполняй, а не королевские дела обсуждай. Мои отношения с деверем — мое дело. Я за Алексея Алексеевича ручаюсь, а твое дело турок остановить. В таком раскладе Собесский мог только поклониться и отправиться восвояси. Марфа незаметно выдохнула. И с благодарностью вспомнила сестрицу Сонечку, которая учила ее подобным приемам. Ай да царевна! Ай да сукина дочь! Переиграла! * * * Петька сидел на телеге и зорко оглядывал окрестности. Сейчас его черед дежурить. Трое их тут. Он, а еще Федька и Сенька. Казалось бы, обычные парни. Прислуга при Воине Афанасьевиче. Иного никто о них и не знает. Да и знать не надобно, что на самом деле они — Троянские кони. Да, так их царевна Софья прозвала. Сказала, что как троянский конь, они принесут победу не воинской силой, но хитростью. И ведь прижилось. Три троянских конька. А еще — восемь бочонков, тщательно закрытых, промазанных, просмоленных, чтобы вода не попала, но все равно мальчишки их берегут по очереди. Чтобы никто и руки не протянул, не покусился, чтобы не дай Бог не стащили… Ценнее этих бочек ничего сейчас в обозе нет. Войско идет, мальчишки трясутся на телеге…. Мог ли он еще десять лет назад предположить такое? Не — ет… Тогда, десять лет назад, мальчик Петя жил в семье кожемяки и считал себя счастливым. Да вот беда — пришел на Москву очередной мор. В горячке слегли все родные, отец с матушкой, старшие братья и младшенькая сестренка — любимица всей семьи. Чудом выздоровел Петька. А потом добрые соседушки, испугавшись заразы, подожгли и дом, благо, стоял тот на выселках. Так мальчишка и остался на улице — и пропасть бы ему неминуемо, но вмешалась судьба. Подобрали, отмыли, определили в царевичеву школу… И Петька принялся учиться. Голова у него была светлая, а легче всего ему давалась химия, хоть и не знал он того слова. Зато видел, как тятенька с кожей работает, что сыплет, примечал, какие порошки — и когда узнал, что цельная наука про то есть — пропал. Загорелся так, что впору от взрывчатки отодвигать, дабы не рвануло ненароком. Царевич то приметил и определил Петьку — да еще двоих ребят в ученики к иноземному ученому, алхимиком прозываемому. Старику Ивану. Так‑то он Иоганн Рудольф, но уже прижился на Руси, и на ребячье «дядько Иван» не обижался никогда. Даже смеялся — всю жизнь одиноким был, а под старость лет семью обрел. Да большую такую… И знаниями делился щедро. А Петька ночами повторял, как песню — ртуть, гремучий газ, селитра, сера… Откель царевич достал рукописные заметки про элементы — Петька и по сей день не знал, но дядько Иван их оценил весьма высоко. А потом вместе с дядькой Исааком помудрил, да и сделал чудо — взрывчатку. Динамит. Это пороху на подрыв крепости много надобно. А динамита куда как поменее хватит, им‑то с запасом дано. Разрушить стены что Азова, что Керчи — хватит. Только доехать надобно. За тем и сидят в обозе ребята. Стерегут, следят… когда до места доберутся — они ж и устраивать все будут. А кто еще? Они‑то знают, как все должно быть, они трудились… Они справятся. А государь царевич пообещал, что коли справятся они с заданием, да вернутся живыми — он у батюшки обязательно получит разрешение на создание саперной части. Так и назовут их — Троянские кони. И первыми коньками будут они трое. Форму им пошьют свою, знаки отличия повесят, звания присвоят… но для того — сейчас надобно выжить, победить и вернуться. Справятся ли они? — Сидишь, малец? Воин Афанасьевич своих подопечных проведывал пару раз в день. — Сижу, дядько Воин. — Смотрю, читаешь? Петька кивнул. Читал. Космогонию Рене Декарта. На латыни, хоть и сложно это было мальчишке, да книга того стоила. Они с собой несколько книжек взяли, не просто ж так, без пищи для ума ехать? Так и думать разучишься. — Интересное что? — А то как же! Как мир наш устроен… — Это дело хорошее. А остальные двое героев где? — Рядом тут крутятся. Воин Афанасьевич кивнул. — Смотри тут внимательнее… И умчался. Петька вздохнул и опять углубился в книгу. А что ж… Учиться надобно, где б он сейчас без учебы был? Под забором бы сдох давно. А коли уж государь царевич к нему милость проявил — так милости надо быть достойным. И он — будет. Когда‑нибудь он своему благодетелю добром отплатит. * * * Пан Ежи Володыевский дураком не был. И отлично понимал, что турки идут. А еще — что он ничего сделать не сможет. С такими силами? Ну — ну… А вы с вилкой заместо рогатины на медведя не ходили? Не проткнете, так защекочете, не иначе. Защитников‑то раз — два и обчелся. Пара сотен венгерских пехотинцев, пятьдесят солдат от Лощинского, да у него человек двадцать, пятьдесят казаков да сто пятьдесят пехотинцев. Ну, ополченцы есть, только проку с них — мясо пушечное. Краковский епископ Анджей обещал людей прислать, да пришлет ли… Ну, так что ж делать — доля такая, здесь умереть. Дом встретил его темнотой и тишиной. Ежи чертыхнулся, запалил трут и при его свете нашел лучину. Кристина все вывезла, что могла, подсвечниками — и теми не побрезговала. Да и пес с ней. Вот уж кого Ежи ни разу не любил, так это свою жену, в девичестве (коли так говорить можно после трех браков) панну Озерковскую. Женился он на ней поздно, аж в сорок два года, и женился по расчету… а на свадьбе о том и пожалел сразу же. Не сложилась жизнь с Кристиной и сложиться не могла, хоть и желал он все устроить, но увидел на свадьбе Барбару… На своей свадьбе, уже из церкви выходя… Племянницу жены, дочь ее двоюродной сестры от бедного шляхтича из незнатного рода, бесприданницу, зато с такими глазами… Он смотрел в них — и тонул, тонул, и ничего не мог с собой сделать. Слушал ее голос, как песню, приходил домой — и ложился в постель с другой. И особую боль причиняло ему то, что Басенька тоже была под этим кровом. Барбара полностью зависела от милости своей родственницы, а та не спешила милостей оказывать. Что мог небогатый рыцарь? Только посмотреть, да вздохнуть. Умер бы скорее, чем оскорбил бы честь девушки, на которую молиться готов был. А теперь Кристина уехала. И черт бы с ней, но единственное, что хорошо — Бася с ней отправилась. И хорошо — и плохо. Ежели все действительно так, как жена пророчит — то никогда он больше Басю не увидит. Зато жива останется. Кристина — она хвост из ловушки вытащит. Но коли жив он останется — ей — богу, запрет ее в монастырь! Черта ли в ней, в такой стерве? И повод будет хороший, никто не упрекнет! К матери, что ли, сходить? Они ведь тоже в крепости остались, с сестрицей… * * родственники Володыевского действительно оставались в Каменце во время осады. Вот жена уехала, стоило запахнуть жареным. Басю я выдумала, но кто знает? Если честно, зачитывалась в свое время Сенкевичем, и так хотелось, чтобы у них все сложилось… прим. авт. Скрипнули ступеньки под чьими‑то шагами, скрипнула дверь. — Пан Ежи… вы здесь?