Да, право- и кривозащитники сейчас заскулят о жестокости, о том, что «несчастные малыши» не хотели ничего плохого, просто побеседовать… Анна иногда от души желала таким умникам, чтобы им на пути почаще встречались их подзащитные. И выражали свою «благодарность» от всей души. И побольше, побольше… Может, ее бы и не убили. Но поприставали — наверняка. Поиздевались, постарались бы полапать, могли угнать машину, бросить Аню на ночной трассе, потребовать выкуп «натурой»… В некоторые моменты фантазия у разных тварей становится воистину безграничной. Кто хочет все это испытать на своей шкуре? Нет желающих? То-то же…. Человек имеет право остановиться, чтобы оказать помощь. Вот, стало мужчине плохо, Аня ему помогла. И помогает… И не надо говорить о провокациях. Вот, вам так понадобится остановить кого-то, а он проедет мимо. Потому что твари, вроде этих «мотоциклетов» испугали людей до последней грани. Все дрожат за свою шкуру… А ведь доставалось бы им вот так по заслугам, сот раз бы подумали гады, останавливаться или нет на шоссе рядом с одинокой девушкой, открывать свои поганые рты — или быстренько ехать мимо, в кроватки… И — нет. Родителей этих гадов Аня тоже не жалела. Это ведь задача отца и матери, объяснить ребенку, что такое хорошо, и что такое плохо. А если твое чадушко считает изнасилование хорошим делом… Чего тут удивляться печальному концу? Аня медленно, не дай Бог нарушить правила и остаться хоть на каких приборах, проехала по улицам города туда, где горел свет. Приемный покой четвертой больницы. Так, теперь набрать номер… — Петька, ты сегодня не на дежурстве? — Пулеметчица? — Ага, я… — Есть такое… заруливай. — Я с работой. — Твою змею… — Петенька, милый… очень надо! — Ладно, сейчас выйду. Аня улыбнулась, отключая телефон. Медколледж — место своеобразное. Для кого-то это возможность выйти замуж (чаще всего за военного), для кого-то получить самую простую специальность медсестрички, которая не даст помереть с голоду, а для кого-то и трамплин. Не все поступают в ВУЗ с первого раза. Тем более, в медицину. И тут есть свои лазейки, к примеру «квоты». Ты можешь заключить договор с какой-нибудь поликлиникой, они тебе образование, ты у них отработать пять лет. Ну, это грубо говоря. Только вот хорош этот способ для тех, у кого есть папа-мама-квартира-содержание. Медвуз — каторга, впахивать там надо денно и нощно, а жить как? И на что? Стипендия — это песня из советских времен, сейчас на нее даже комнату в общаге не снимешь. Так же, якобы бесплатную… Поэтому ребята поступают хитрее. Они заканчивают медколледж, потом идут, устраиваются на работу, а уж потом, чуть-чуть, примерно за полгода — год освоившись на рабочем месте, находят тех, с кем заключают договор. И идут не обязательно на первый курс. Они же большую часть экзаменов могут сдать, они все это недавно зубрили… Даже если на первый курс — им есть где работать, они уже что-то зарабатывают, с голоду не подохнут. Петя был именно из таких. Сам пробивался, работал, зарабатывал… Сейчас он был одним из лучших хирургов четвертой больницы, счастливо женатым, с красавицей-женой и двумя лапочками-дочками. Что еще надо для счастья? Побольше денег. Дети — это не просто счастье. Это еще пеленки, распашонки, подгузники, кроватки, коляски, да, и еще ребенка надо кормить три раза в день, и не сеном с лугов… Порядок сумм примерно таков. Коляску можно купить в ценовом диапазоне от двух тысяч. Верхний порог тут не ограничен. А вот суммы, которые платит государство… таки, чтоб нашим чиновникам такую пенсию платили. Полтора года тебе платят процент от зарплаты. Ребенка берут в ясли в два года, а то и позже. На неполный день, плюс кроха болеет, кашляет и прочее, требует собой заниматься… С полутора лет и до трех государство платит любящей маме пятьдесят рублей в месяц. И — нет. Не тысяч. Просто пятьдесят рублей. Потом «помогать» перестают вообще. Здорово, правда? Поэтому Петя дневал и ночевал на работе, не стеснялся брать «калымы», и сбивался с ног в поисках приработка. Вот и сейчас он ждал у пожарного входа, крутил в пальцах четки, о чем-то думал, дышал ночным воздухом… — Привет, Пулеметчица. — Привет, Петруха… Да, вот такая дружба сложилась. Когда тебя зовут Анной, и ты этакая богатырша, когда кроме тебя в группе есть еще Вася — тоже бобер молодец, и когда есть Петя, хрупкий ботаник… Удивительно будет, если вы не станете персонажами анекдотов. Так и проходили все три года Анкой, Петькой и Чапаевым. Сдружились на этой основе, прикрывали друг друга, делились конспектами, и не теряли связи в дальнейшем. — Анка, ты во что ввязалась, зараза? — ахнул друг, наблюдая, как из машины появляется на свет окровавленное тело. — Хрен его знает, Петруха. Но это точно что-то неприятное, — честно ответила Аня. И потащила бессознательную тушку, кряхтя от тяжести. Петя подхватил мужика за ноги, принимая на себя часть веса. — Погоди, помогу. Пулеметчица, твою змею… Привычка поминать змей у них осталась из медколледжа. С того же первого курса, где они поиздевались над преподавателем по патанатомии. Преподаватель косил под графа Дракулу, предпочитал все черное, мазал гелем каштановые волосы до плеч, кажется, даже глаза подводил… А вот издеваться над друзьями не стоило. Тогда бы и не увидел он в один прекрасный день в ящике стола симпатичного ужика. Ребята специально ездили, в другом городе покупали, пятна гуталином замазывали, а он… Препод так визжал, что бедная змейка чуть разрыв сердца не схлопотала! Вот, с тех пор выражение и прижилось. * * * Спустя час Петя вышел из операционной. — Ань, ну что я тебе могу сказать? Ранили его от души, грудь разворотили малым не до ребер, мясо, как стесали. Чем его так могло приложить, даже не подозреваю. — Ты — и не подозреваешь? — Есть такое. Если б хоть ожог был… нету. Очнется — спроси. Я всякие раны Дальше. Крови я ему влил, редкостный, кстати, чел попался. — Почему? — Группа четвертая, резус отрицательный. Если захочешь от него размножаться — даю добро. — Иди ты… У Анны тоже был отрицательный резус. Правда, при первой группе крови. Так что в партнерах она поневоле была разборчива и противозачаточные средства сама и покупала и надевала. От греха…. — Долго ему еще лежать? — Недели две. — У меня — вылежит?