– Не доросла ты еще до Германовны. – Тогда и до ваших мудростей я тоже не доросла. Такими мелочами Прасковью Ивановну было не смутить. – А ты все же послушай! Чем по подворотням шалавиться… Мария-Элена демонстративно вытащила из кармана телефон, выбрала режим диктофона и включила. – Продолжайте, пожалуйста. Что вы мне хотели сказать о подворотнях? – Выключи немедленно! Матильда чуть позлорадствовала. Да, здесь вам не там, это не старые времена, когда можно было поливать оппонента грязью, а потом кричать: «Люди добрые, да что ж это делается-то, я к нему со всей душой, а он сиротиночку изобидел!!!» Сейчас все записывается, и широту души можно оценить в присутствии свидетелей. – Вас что-то не устраивает, любезнейшая? Тетя Параша надулась и отодвинулась. Законы она знала плохо, поэтому предпочла помолчать. А вдруг потом ее привлечь за что-то смогут? По счастью, сидеть пришлось недолго. Не прошло и десяти минут, как из кабинета номер пять вышли люди, потом выглянула секретарша и вежливо пригласила: – Кто следующий, на десять тридцать? Заходите! Мария-Элена чуть замешкалась, и первой в кабинет с грацией боевого слон, ринулась тетя Параша. * * * Внутри кабинет выглядел не слишком презентабельно. Стены были окрашены в персиковый цвет, но мебель удручала. Здоровущий стол для судьи был самым новым из имеющегося. Столик для секретаря оказался таким же престарелым и обшарпанным, как и мебель в коридорах, а стулья для клиентов заставили Матильду порадоваться, что платье – длинное. Иначе пришлось бы попрощаться с колготками. Видимо, это беда районных судов – если их и финансируют, то по остаточному принципу. Секретаршу Матильда разглядывала с профессиональным интересом. Симпатичная девушка, с хорошо покрашенными и уложенными волосами, с длиннющими ногтями, с макияжем и в дорогой одежде. Да, Антону она бы больше подошла в приемную. – Пф-ф-ф-ф, – отозвалась Мария-Элена. Матильда невольно улыбнулась. Подруга понимала, что не имеет права на ревность в отношении Антона, и все равно ревновала и злилась. Но картинка-то на уровне? А какое там качество работы – еще большой вопрос. – Встать, суд идет. Вот уж не ожидала Матильда услышать эту фразу. Но послушно встала. Они с Прасковьей Ивановной выбрали места подальше друг от друга, и теперь та сверлила Матильду злым взглядом. А чего злиться-то? Матильда бы сюда век не приходила, ей не оставили выбора. Судьей оказалась симпатичная женщина лет сорока, полноватая, с темными волосами, уложенными в короткую модельную стрижку, в чем-то темном вроде мантии. Она опустилась за стол, кивнула секретарю – и та отмерла: – Прошу всех сесть, – и уткнулась в бумаги. Судья посмотрела на Матильду и чуть менее одобрительно на Прасковью Ивановну. – Добрый день. Ленинским районным судом рассматривается гражданское дело по иску Домашкиной Марии Ивановны к Домашкиной Матильде Германовне о признании недействительным…[2] Матильда внимательно слушала. Судья объясняла. Процитировала статью, огласила состав суда, разъяснила права и обязанности обеих сторон, предусмотренные законом. Спросила про отвод, но тут обе стороны единогласно отказались – никто не имел ничего против судьи. Спросила про представителей, и тут началось самое интересное. По доверенности Прасковья Ивановна была законным представителем Марии Домашкиной. Та в настоящее время не могла приехать и выдала бумагу Параше. На представление ее, Марии, интересов в суде. А интересов было много. В исковом заявлении мать требовала ответа по нескольким статьям, номера которых Матильда записала в блокнот, почитать на досуге. А если русским языком, дочь была виновна: во-первых, в присвоении наследства – статья 1149 гражданского кодекса. Во-вторых, в нарушении статьи 1148 того же кодекса – Мария Домашкина, оказывается, получила третью группу инвалидности и была нетрудоспособным ребенком наследователя. В-третьих, в использовании в корыстных целях недееспособности завещателя, то есть якобы Матильда воспользовалась неадекватным состоянием бабушки и заставила ее подписать бумаги в свою пользу. И вишенкой на торте – любящая мамочка еще и на алименты подала. Матильда совершеннолетняя, а мать инвалид, вот и… Судья огласила весь список и уточнила у Матильды, все ли понятно. Девушка вежливо встала со стула. – Да, ваша честь. Мне все понятно, благодарю вас. Мария-Элена продолжала держать контроль над телом, и теперь Матильда могла только подсказывать, а то наломала бы дров. У нее самой идей не было, но желание разломать о Парашину «гулю» десяток стульев – было. Мария-Элена в этой ситуации держалась спокойнее. – Вы согласны с предъявленным вам исковым заявлением? – Нет, ваша честь. Судья кивнула, словно и ожидала это услышать. – Вы имеете право… Дальше стандартно. Примириться, отказаться, одуматься, вернуться… Матильда бы все это с удовольствием проделала, но – увы. Придется тратить время и силы. Интересно, что за болезнь у ее мамаши? Даже и третья группа дается далеко не всем, и если кто-то ходил по поликлиникам, он знает, как тяжело оформить инвалидность. С ума сойдешь, пока всех врачей пройдешь. Мамочка не поленилась. С точки зрения Матильды, это свидетельствовало о ее несокрушимом здоровье. Или здоровущем блате. Есть исключения, есть, но большая часть больных просто не имеют сил, чтобы преодолевать все врачебные «рогатки». Сначала спрашивали Прасковью Ивановну. Та в красках рассказала, как Матильда выгнала родную мать, как выяснилось, что она оттяпала в свою пользу все имущество покойной бабушки, а у матери – инвалидность. Потом тетка Параша попыталась охарактеризовать саму Матильду, но тут уж нашла коса на камень. Судья достаточно вежливо оборвала излияния, уточнив, что именно может дама сказать по делу. А моральный облик подсудимой… Да будь она хоть дочерью Чикатило – в данном судебном деле это неважно. Дело дошло до Матильды. Мария-Элена опять встала. – Ваша честь, разрешите мне предоставить суду копии некоторых документов? – Каких? – Свидетельство о государственной регистрации права собственности. Договор дарения. Договор ренты. Судья кивнула, и Матильда передала документы секретарю, а уж та – судье. На ознакомление ушло минут пять, потом судья подняла на Матильду потеплевший взгляд. Ну да. Уже не хищница, которая воспользовалась беззащитностью старушки, а просто внучка, которая жила вместе с бабушкой, заботилась о ней, да и сроки оформления документов вызывали доверие. За пару лет до смерти Майи Алексеевны Домашкиной. Не за месяц или за неделю, нет… Завещатель сперва распорядился, а потом пожил в своей квартире, умер в ней же, был похоронен со всем почетом… Прасковья Ивановна сверлила Матильду злобным взглядом. Но от герцогессы все отлетало, как от стенки. Куда уж этой корове до матушки-настоятельницы Эралин! Вот где был гибрид гарпии с василиском, а Параша – жалкая дилетантка. – С вашего позволения, ваша честь, я поясню? – Да, пожалуйста. – По вопросам искового заявления. Бабушка оформила дарственную на меня, когда я стала совершеннолетней. Бабушка была в здравом уме, в твердой памяти, она отдавала себе отчет в своих действиях, и это могут подтвердить и нотариусы, у которых она все оформляла, и врачи из поликлиники, в которой она лечилась. Если нужно, я представлю список с телефонами и адресами. Судья кивнула. Мария-Элена восприняла это как разрешение продолжать. – Также я могу пригласить свидетелей, которые докажут, что я жила с бабушкой всю свою жизнь, я заботилась о ней до ее последнего дня, и упрекнуть меня не в чем. – А я могу представить свидетелей обратного! – рявкнула Параша. – Шалавилась ты, а не заботилась! Судья перевела гораздо менее благосклонный взгляд на Прасковью Ивановну. – Попрошу вас держать себя в руках. Иначе я приму меры. Гадкая тетка заткнулась. Но глаза у нее стали как две иголки. Мария-Элена пожала плечами и продолжила: – Более того, если не считать встречи, во время которой родная мать пыталась меня шантажировать, я не видела ее уже 16 лет. Судья прищурилась. Дело переставало быть томным.