В случае Эли козлами отпущения стали сантехники. Час пронаблюдав за их потугами на ничегонеделание, Эля взвилась, и по двору понесся мат животворящий. Хорошо бы к нему еще и пенделя добавить, но беременность таких вольностей не предусматривала. Эля в емких непарламентских выражениях, не стесняясь, объясняла, кто такие свинтехники, откуда они вылезли и где закончат, если не начнут работать. Откуда она знала, что надо делать? Так дочка прапорщика! Не имела она шансов вырасти белоручкой, отец дома всю сантехнику сам делал, и девочка отлично знала, что и куда надо тыкать. Отвертка? Гаечный ключ? И что? Тоже мне, проблема века — гайки завернуть. Так и началась Элина работа. Она перетряхнула документы, побрехала с жилконторой раз, потом два, потом перекрыла крышу на доме, потом переделали проводку, заасфальтировали двор… а что? Есть в квитанции графа: содержание и ремонт жилья, есть. Так вот, если не следить за этими деньгами, то вы можете рассчитывать на содержание и ремонт жилья — владельца жилконторы. Пригляд, учет и контроль, вот три кита, на которые должен опираться дом. А если домкому сто лет, или его нет, или он пьет, или в сговоре с жилконторой… Намек понятен? Ровно через полгода Эля стала кошмаром своего ЖКХ. Она входила туда, как к себе домой, требовала, добивалась — и получала свое. А почему нет? Она для своего ребенка дом благоустраивала, не для чужого! А если и другим хорошо будет, так что с того? Делай добро — и бросай его в воду, а уж оно вернется. Зарплата ей капала, конечно, и работать можно было спокойно, график-то свободный, сидеть с девяти до пяти нигде не надо. И еще — Эле просто понравилось. А еще понравилось соседям. Теперь у Эли в ведении три дома. Больше она не возьмет, ей и этих хватает, но дома все благоустроены, а девушка думает, что бы еще хорошего сделать. Ирина кивнула. Молодец, конечно. В подъезд войти приятно, занавески висят, окна пластиковые, на каждом этаже цветы, на площадке между четвертым и пятым этажом — столик и два стула. Площадка курильщика. Она в каждом подъезде есть там, где никому не помешает. Скажем, на пятом этаже живут курильщики. Вот, им удобно. А вниз дым не идет. Условие — купить пепельницу с крышкой, чтобы окурки не воняли и проветривать. Люди выполняют, чего нарываться? Но и на солнце есть пятна. В случае Эли это были восемь семей на три дома. Легальная оппозиция, которую Эля, ехидно улыбаясь, звала "попозицией". Что такое оппозиция? Это когда критикуют много, а делают мало. Элю критиковали регулярно. Эля такая, Эля сякая, Эля кладет деньги себе в карман, хотя бухгалтерия в ее случае была полностью прозрачна, просто без вариантов, любой мог взять калькулятор и все пересчитать… ладно! Шансы есть всегда! Но Эле это не нужно. Она сама зарабатывает, муж зарабатывает, родители помогают… и чего? За копейки совесть продавать? Да овчинка выделки не стоит! С этим Ирина согласилась, поглядев на Элино обручальное кольцо. Бриллиантик в нем был заметный, красивый, цветной… недешевое удовольствие. — Понятно. Сухаревы — одна из этих семей? Эля кивнула. Грустно так… — Ну да. А как началось… когда Гоша на мне женился… Эля выходила замуж по любви. И все у них с мужем было ладно и складно… до определенного времени. Сухаревы… Да, так вышло — Сухарева Марья Михайловна была влюблена в ее мужа. — Марья? А Дарья? — Дашка — младшая, Машка — старшая. Они с Гошкой вместе учились, у нее вспыхнуло, а у него и не горело никогда, — пояснила Эля. Что ж. История совершенно житейская. Девочки и мальчики испокон веков дружат, влюбляются, женятся… иногда — на тех, с кем играли в детстве, иногда на других. Бывает. Это — бывает. Марья не переболела своей любовью, и Элю приняла в штыки. Не здоровалась, проходила мимо, задрав нос, шипела, настраивала бабок на лавочке… следом за ней тянулась ее сестрица. Пакостила, по-детски, но противно. То машину кто-то поцарапает, то под дверь кошачье дерьмо кинет, то расклеит по подъездам объявление: "Элька — воровка". Кретинизм? Оно понятно, глупость и пакостность, но Эле с того не легче было. Сухаревы ее не любили. Старшие считали, что она отбила у их дочки перспективного жениха, и тоже злобились. А что из себя представляет семья? Да ничего особенного. Папа — водитель автобуса, гоняет сорок лет по одному и тому же маршруту… да нет. Не междугородный. А деревенский автобус, тот, которого по три часа ждешь и еще не дожидаешься. Мама — уборщица на автобазе. При этом — очень симпатичная, но тупая настолько, что сказать страшно. Самое интеллектуальное ее занятие — листать программу телевидения. Читать? Эля сомневалась, что Сухаревы вообще буквы знают. С ее точки зрения, все они были непроходимо тупы. Потому Гоша и от Машки удрал. Красивые они, что Машка, что Дашка, но тупыыыыыые! Именно с такой интонацией. Моцарт — конфеты, Чайковский изобрел чай, Бетховен — это собака такая, но это слишком заумное кино, то ли дело "Тупой и еще тупее". Не каждому быть академиком, но Эля искренне считала, что общаться с этими людьми долго нельзя. Мозг усохнет. Ирину заинтересовала полученная информация. Даже если делить на сорок, получится все равно логично. — Значит, смазливые, но глупые? — Да. Самый тот контингент. Осталось побеседовать с Сухаревыми, и убедиться, что Эля не слишком преувеличила. *** Примерно через час Ирина убедилась, что в лице Элины ей попалась крайне редкая разновидность человека — называется свидетель адекватный. То, что практически никогда не встречается. Все мы пристрастны, у всех субъективное восприятие, у всех свое ценное мнение — и никто не постесняется навязать его полиции. Понятное дело, если Иван Иванович поссорился с Иваном Никифоровичем, то последний в изложении первого предстанет этаким воплощением Люцифера. Эля же не соврала. Она сказала, что семья вроде как дружная. Родители работают, дочери дружат… дружили. Младшая куда-то пропала, но Эля не огорчилась. Баба с возу — вони меньше. Сухаревы жили в небольшой двушке. Одна комната родителей, вторая — детей. Обе комнаты заставлены разномастной мебелью, часто самодельной, завалены вещами… Уборка? Страшное слово, его здесь не знают. Вещи валяются вперемешку, и колготки, платья, рубашки, расчески, и тут же откуда-то детская коляска, косметика, ведро с огурцами, эмалированный тазик… Ирина поежилась. Но поговорить-то надо в любом случае. Зато хозяйка, открывшая дверь, была хороша, как картинка. Мать двоих дочерей, очень хорошо за сорок… Ирина это понимала. Но выглядела Евдокия Сухарева лет на тридцать, максимум. Натуральная блондинка, золотисто-русого цвета, с большим голубыми глазами без единого проблеска мысли, с красивым лицом, на котором морщины можно было по пальцам одной руки пересчитать, с аккуратной фигурой — где нужно пышно, где нужно — тонко… И ведь все свое, генетикой выданное, без фитнесов и суперкремов… Где справедливость? Ирина тоже не сильно жаловалась, но ведь дается кому-то! Равновесие Ирина ощутила ровно через десять минут. Свидетельница в противовес прекрасной внешности оказалась непроходимо тупа. Евдокия начинала фразу, на середине забывала, о чем она говорит и переключалась на другую тему. Дочь исчезла?