– Отлично! Молодец, Антип! Парень аж расцвел, рассыпавшись в благодарностях. Как же! Государь его имя помнит! – На словах Ерофей ничего передать не просил? – Государь, лодок собрали достаточное количество, корабли будут на реке дней через пятнадцать. Лестницы заготовлены, фашины навязаны. Все будет исполнено по вашему приказу. Дней через пятнадцать… Алексей прикинул, где будет его войско, и кивнул. Должны успеть, причем почти одновременно. А это важно. В «корабельной команде» воинов почти нет. Мастера – да. Моряки – да! Но на земле они воевать не обучены. Вот на море – там довелось и походить, и чужие корабли попугать. Чай, уже десять лет его личному флоту, хватило за это время приключений. А шведы не дураки. Понимают, что как только русские корабли коснутся вод Невы – им можно топиться всем составом. А потому попробуют устроить диверсию. Поджечь суда, порубить или угнать в плен людей. Вот чтобы этого не произошло, нужно его войско. – Шведы пока не волнуются? Все ж таки волок – не игрушка. Строить его тяжко, и шум стоит большой. А места те не безлюдные. Охотники, рыбаки… Достаточно одного, кто заметит и донесет, и будет их ждать теплая встреча. – Ероха… ох, то есть Ерофей просил передать, что троих пришлось убить. Охотники. Хотели было живьем взять, да те не дались. А уйти дать никак нельзя было. – Молодцы. Благодарю за службу, Антип. Ты сегодня поешь, отоспись, а через день опять тебя пошлю с письмом. – Повинуюсь, государь! Алексей Алексеевич похлопал парня по плечу и повернулся к Ивану: – Что скажешь? – Натиск, напор, согласованность – и мы победим. – Ванька улыбался задорно и весело. – И вообще, Бог за нас – так кто против нас? Алексей вздохнул. Да, за нас. Но… на Бога надейся, а пушки отливай. И думай, как расставить. А то ведь стены Орешка они не пробьют, да и… Чертова крепость стоит на острове! Что заметно усложняет штурм. Ничего. Они с Иваном еще не раз посидят с картой, они прикинут, как лучше. Главное, ядер хватит. А то у него появилась интересная идея, которую он и собирался проверить вечером. Главное богатство – люди, их беречь надо. А ядра… Соберем потом! * * * Слово, хоть и нехристь, Гуссейн-паша сдержал. На следующий день Ежи уже отбирал своих людей по загонам. Впрочем, сразу их не отпустили. У султана было много забот и без некоего пана Володыевского. Принять трофеи, подсчитать, укрепить стены Вены… Вообще ситуация складывалась сложная. Вену султан взял, но чтобы идти дальше, сил не хватало. Большая часть регулярной янычарской армии была просто выбита в войнах. Часть – в Польше, часть уже здесь. И еще б полегли, да взрыв помог: осажденные просто руки опустили. Что толку спихивать янычар со стены, когда в другом месте они строем входят? Тем не менее от янычар осталась едва ли половина. С этими силами можно удержать Вену, но идти дальше? А куда? Навстречу войскам Лиги? Или попробовать взять Линц? Захватить Леопольда? Извините, дураков нет. У них конница, и много, а у султана ее маловато. Опять же, они здесь дома, а турки пока еще нет. Разобьют как пить дать. А это не нужно ни Гуссейну-паше, ни султану. К тому же… Захват Вены – это уже не война, это политика. Если европейцы не начнут отвоевывать ее обратно, Гуссейн-паша даст себе бороду сбрить. Всю Европу поднимут – ну, кого смогут. И в это тяжелое время нечего здесь делать ни султану, ни его верному визирю. Так что… Комендантом Вены останется Сары Сулейман-паша. Ишь, выдумал? А то Гуссейн не знает, кто метит на его место и заигрывает с янычарами? Все знает старый волк из семьи Кепрюлю. У Сулеймана-паши еще зубки не выросли – на старших скалиться. Пусть держит город что есть сил. Под его командованием остается и войско. Все его победы будут победами султана и его верного визиря, а поражения – поражениями глупого Сулеймана-паши, который саблю-то не знает, с какого конца в руки брать. А тем временем, избавив Османскую империю от смутьянов, можно сделать многое. Реорганизовать чиновников. Перешерстить армию – где это видано, что должности за деньги покупаются? Это у нечестивых христианских собак так принято, а османы себе такого позволить не могут! Тем более султану там и монетки не перепадает. Сформировать новые корпуса, которые не будут бунтовать, как янычары. Опасно? Кто б спорил. Гуссейн-паша подозревал, что не умрет своей смертью. Но… Власть всем нужна для разных целей. Кто-то наслаждается ею, как дорогим вином – и как люди, пьющие эту отраву, запрещенную Аллахом, они больны. Власть, как вино, разъедает и подтачивает разум человека. Кто-то стремится к власти ради богатства, которое она приносит с собой. Но и это не нужно Гуссейну-паше, семья Кепрюлю и так богата. Ему власть нужна ради родной страны. Он видел, что, если так пойдет и дальше, Турция рухнет на колени под натиском Европы, – и не хотел родине этой судьбы. Пусть его проклянут при жизни! Потомки поймут и восславят его после смерти! А потому – русский отряд отделить и потихоньку, когда султан направится домой, освободить. Дать фирман и пусть убираются. И отписать русскому государю. Два льва должны дружить, чтобы их не заели шакалы. Можно бы и Людовику отписать тоже – хоть и коварен сей христианский король, а только происходящее и ему выгодно. Чем дольше затянется война, тем спокойнее в Турции, тем громче шум в Европе. А он под этот шум себе что-то из германских княжеств приберет, он может. Но поделится. Пусть только попробует не поделиться. Гуссейн-паша планировал длительные интриги и усмехался. Ему повезло вдвойне – с двумя государями. Один хочет жить и не мешает своему верному визирю тянуть страну из ямы. Второй хочет, чтобы жила его страна – и в это время их цели совпадают. Русь сейчас османам не угроза и долго угрозой не будет. А там – кто знает? * * * – Государь. Посол Руси в далекой Португалии, боярин Федор Федорович Куракин, склонился в низком поклоне. Европейское платье и завитые парики он не носил, но высокая шапка тоже мела пол не хуже мушкетерской шляпы с перьями. А что ж и не поклониться? Ежели миссия его, кажется, успехом увенчивается? Педру смотрел вполне благосклонно. За время пребывания Куракина при его дворе он уже убедился, что мужчина сей умный и обстоятельный. И даже пару раз соблаговолил побеседовать с русским послом. Умен, очень себе на уме, с характером. Сам в европейское платье одевается, и жену с дочерьми ко двору вывозил, но никакой излишней галантности им не дозволял. Ни множества кавалеров, ни любовников, хоть поползновения и были. Но как-то… рассосалось. Может быть, потому, что и посол, и вся его семья были весьма остры на язык, хотя и безукоризненно вежливы? Таких задеть – что на ежа усесться: иголки потом долго вытаскивать будешь. Да и случай был, когда один маркиз решил дочку посла в темный уголок утащить… разумеется, с самыми благородными намерениями! Он бы потом женился, честь по чести, в чем и клялся, когда из него кинжал вытаскивали. Ибо девушка на протянутую к ее персям руку ответила ударом. Не смертельным, но три месяца маркиз провалялся бревнышком. Скандал был, но не сильный. И посол, и его дочь настаивали, что на Руси так и поступают с насильниками. Ах, это галантное ухаживание было? Когда тебя затаскивают в темный угол и лапать начинают? Простите, не разобралась. Глупая девка, что тут скажешь! С тех пор ни одной попытки, кстати, не было. Политес посол знал, разве что за дамами не ухаживал, блюдя верность жене, ну и привычки у него были странные. Чего только стоила одна баня! Ладно еще знаменитые римские термы. А это? Педру доносили: строение крохотное, жар адский, выдержать его невозможно, а русские знай вениками себя нахлестывают. Плоть умерщвляют? Не иначе. И все же… – Вы поедете на родину, князь. И повезете мой ответ вашему государю. Куракин опять низко поклонился. – Я согласен выдать Изабеллу Луизу за вашего царевича Жуана. Здесь изложены мои условия. И вы можете с ними ознакомиться. Как ни выдержан был Куракин, а внутри медные трубы запели радостно! Победа! ПОБЕДА!!! На свадьбу согласился – и на их условия согласится. Тут главное барьер сломать, а там уж… Глубокий поклон, чтобы король не заметил хищного блеска глаз. – Дозволено ли будет мне, государь, сделать это сей же час? – Даже сию минуту. Вы можете взять наши предложения и удалиться. Что Федор и сделал, кланяясь, расхваливая на все лады мудрость его высочества и всячески изображая восторг. Хотя и изображать сильно не приходилось.