Милый братик, я вообще в три года с тобой работать начала. Да, я случай особый, но меня, в отличие от У Шан, не мотивировали так жестко на власть. А для нее это – воздух. – Лешенька, а сколько нам было, когда Долгоруков… Напоминание подействовало. Алексей медленно кивнул. – Да, Соня. Действуй. Феде скажем? – Поговорить с ним надо. Но не до конца. Все-таки это его жена… будет. – Найди ему кого-нибудь? Софья уже перебрала в уме картотеку. Федю она, конечно, тоже девственником не оставила, еще год назад им заинтересовалась милая девушка Федора, но раньше у девушек не было задания привязать царевича к себе. Наоборот, многое оставляли для жены. Сейчас же… Она знает, кто ему нравится, какой тип женщин. Вот и пусть у него будут и жена, и любовница. Две семьи. Одна явная, а вторая тайная. И дети будут сначала в тайной семье. Цинично? А наплевать. Особенной любовью к своему семейству Софья так и не прониклась. Ради Алексея она бы кого угодно зубами загрызла, ради своего обожаемого Ванечки Морозова – тоже, но и только. Остальные Романовы рассматривались как удобный и удачный ресурс. Их можно было холить, лелеять, ценить, учить… любить? В рамках симпатии. Жив – хорошо. Умрет – жалко. Не больше и не меньше. Инструмент для использования, и чем меньше они об этом подозревают, тем для них же лучше. Иногда Софья задумывалась, чудовище она или нет. Но чаще приходила к выводу, что чудовище – штука полезная. Главное, чтобы кормили вовремя и натравливали на кого надо. А остальное – к попам. Они любой грех отпустят, работа такая. Так что Алексей Алексеевич получил нежную улыбку. – Какой же ты умный, Алешенька. Я завтра же займусь. Судя по улыбке брата, он тоже так считал. Конечно умный. Глупые цари в соборе лежат. Ровненько… * * * Илона говорила и улыбалась. Спокойно и загадочно, словно древняя икона. Имре Текели ушам своим не верил. – Да, я выйду за вас замуж, Имре. Это будет взаимовыгодный договор. Вы получаете мою полную поддержку в том случае, если сами поддержите русского государя. Хотя вы и так хотели это сделать. – Д-да. – Наша земля должна быть свободной. Мои прадеды всю жизнь для этого отдали, отец голову сложил, мать… – Илона махнула рукой. Не было на земле венгерской того, кто не осведомлен о доблести рода Зринских, но напомнить стоило, ох как стоило. Не Имре ей честь оказывает – она ему руку протягивает. С такой женой, как она, с поддержкой родов Ракоци, Батори, Зриньи… горы свернуть можно. Вот и пусть сворачивает их… Для ее сына. Ради маленького Ферека Илона убьет, украдет, головой в петлю влезет. И – да. Более детей у нее не будет. О чем ее будущему мужу, будь он хоть листовым золотом покрыт в три слоя, знать не обязательно. Первым был у нее Ференц Ракоци – единственным в сердце и останется. А еще Имре не знал о том, что обдумывала Илона. Русский государь намекнул, что лучшие узы – брачные. И у него есть и брат подходящего возраста, и сестра. Равно его устроят и Ференц, и Юлиана, когда войдут в возраст. Но лет пять у княгини есть подумать. Илона собиралась серьезно подумать. Отдать дочь на Русь? Возможно. Сыну невесту взять? Правитель, которого русский государь поддерживает, – это сила. Вот Михайло Корибут женился на сестре русского государя, так Алексей Алексеевич ему и войну выиграть помог, и потом, когда Крым воевать пригласил, поляки без добычи не остались. Домой довольные вернулись, телеги добра привезли. Ферек или Юлиана? Юлиана или Ферек? И то и другое было одинаково привлекательно. Но это потом, потом… Хоть и была Илона женщиной, но сейчас надобно было стать в первую очередь княгиней. – Сулейман идет на нашу землю с громадным войском. Что вы хотите сделать? – Поеду к нему. Поклонюсь в ноги. – Мы пропустим его через наши земли. – Да. Я помогу провизией, помогу людьми, коли понадобится, но взамен – когда они завоюют эти земли, пусть признают наше право! Это наша земля! И она должна быть свободна! Достаточно нас угнетали императоры! Илона только вздохнула про себя. Мальчишка, какой же мальчишка… Пусть так! Сколько раз она видела эти же огни в глазах своего мужа? Сколько раз молилась, протирая коленями пол в часовне? Спасти, сохранить… Не уберегла. Постараемся уберечь этого. Пусть живет Имре, чтобы смог жить Ферек. Илона и не знала, сколь хороша была в этот момент. Тяжелые черные косы, синие тени под темными громадными глазами, нежные губы – и не скажешь, что четвертый десяток разменяла эта красивая и потрясающе сильная женщина. И Имре сейчас смотрел на нее не только как на союзника. Не было у Текели недостатка в женщинах. Пальцами щелкни – любая прибежит. Но не эта. И ворочалось в глубине души нечто новое… Не только союзника он видел в Илоне. Еще и красавицу, которую хотел бы видеть рядом. Своей видеть. Черные волосы, разметавшиеся по своей подушке, рукой гладить, губы нежные целовать, в глазах огонь зрить… Только вот кто он, а кто она? Пусть он Текели, да ее-то кровь благородней и древнее. И все же… Почему бы и не попытаться? Он ни к чему ее принуждать не будет, не насильник. Но рано или поздно она к нему сама придет. Он подождет. Он терпеливый… * * * Татьяна встала перед иконой на колени, перекрестилась быстро, двоеперстно, как привыкла. Хотя кто б ее за то ругал? Добрые девушки в приюте так и объяснили: Бог-то остался, а вот как молиться ему… ну, пока решаем, как правильно, да единый канон вводим – вот отсюда и потрясения. А ты, главное, верь. Ему-то, поди, все равно, сколь часто кланяются, он нас все равно любит. Все мы дети и внуки его, все от его крови, от Адама и Евы – неуж он на нашу глупость разгневается? Татьяна и верила, что не разгневается. Освободили ж ее из плена? И от плохого брака отговорили. И мужа нашли хорошего… Вот и благодарила она сейчас Бога за все. И искренне просила здоровья для царской семьи. А для кого ж еще? Кабы не пошел Алексей Алексеевич войной на Крым! Кабы не подумала добрая царевна Ирина о тех, кто возвращаться будет! Кабы не учила царевна Софья девушек, чтобы они помогали… Кабы не затеял государь-батюшка строить Канал… так случайно она и с Кириллом познакомилась. Только-только тогда от боли сердечной отошла. Ефима от нее прогнали. Таня аж поежилась, вспомнив, как гневался тот, когда отказала она. А потом улыбнулась краешками губ. Пусть и неприятно вспоминать, но и… есть за что собой гордиться! После памятного разговора с Ксенией пришла она к той второй раз через два дня. Подумав. И решила отказать Ефиму, да боялась. Плен – он ведь даром не проходит… привыкаешь бояться. Тогда-то Ксения и предложила: мол, ты с ним говори, а я рядом спрячусь. Верь мне, одну не оставлю. Таня и поговорила. Честно спросила про жену, про детей… и где по молчанию, где по взгляду поняла – верно все. Не лгали ей. Не она Ефиму нужна, не Танюшка со светлыми косами, а пара крепких рук да детородное чрево. И как жить тогда? В плену быстро приучаешься видеть, что у кого на уме, малейший наклон головы подмечаешь, малейшую тень в глазах – от того и жизнь твоя зависит. Ефим, конечно, бушевал. Ногами топал, ругался грязно, объяснял, что никто ее более не возьмет, он и то ей милость оказал, но тут уж Таня тоже озлилась. И объяснила, что Христос блудницей не побрезговал. А она не блудница, да и Ефим не Христос. Вот! Кто знает, что бы сделал озленный мужчина, не прибудь на подмогу Ксения. Ровно мимо проходила, дверью стукнула, обернувшегося крикуна гневным взглядом обожгла, да таким, что мигом заледенел жених неудавшийся. Спросила, надобен ли Тане более этот разговор, – и увела. А Ефиму холодно заметила, дескать, любой, кто оскорбляет женщину, лишний раз доказывает, что он не мужчина. Больше Таня Ефима не видела – и век бы не видеть!