Все, все в нем просто кричит о выходце из простого народа, получившем капельку лоска, но, в общем-то, простоватом и неуклюжем парне. Обильно смазанные воском усы, завитые локоны, горячие темные глаза, рубаха вроде бы и из недешевой материи, но в пятнах и кое-где залатана, запах чеснока, бараньего жира и дешевого благовония, а сапоги не особо хорошие, дрянь сапоги… Совсем не таким он был на башне. Откуда что взялось? Как ему это удается? Песня следовала за песней, потом Илона жестом отпустила служанок и приказала певцу пройти в ее кабинет. За вознаграждением. Что тот и сделал. И даже в кабинете не вышел из роли, пока Илона не бросила резким жестом на стол письмо. Глухо застучали, посыпались изумруды, собранные небрежной рукой. – Как твое настоящее имя? – Прокопий, сын Аввакума. – Мне это ни о чем не говорит. – Государь хотел послать кого иного, но лучше меня не нашлось, госпожа. Менестрель разительно изменился. Ничего он не делал, не стирал краску, не принимал поз, не произносил выспренных речей, просто чуть шевельнулся, поменялось выражение лица – и вмиг перед Илоной оказался если и не вельможа, то определенно дворянин. Человек благородного происхождения. – Какого вы рода? – Мой отец служит Богу, а сейчас является одним из приближенных государя Русского. – Он князь? – Он просто служит Богу. Прокопий подозревал, что легко не получится. Но и выбора не было. Специалистов его уровня пока человек десять – и все заняты, потому он и отправился в путь. Спешил как мог, менял коней, и только в пяти днях пути от замка Паланок позволил себе измениться. Исчез польский пан, едущий по своим спешным делам, вместо него появился бродячий певец, коих тысячи и десятки тысяч. И прошел в замок как один из множества, не привлек ничьего внимания, поговорил с боярыней, передал письмо… осталось рассказать то, что объяснил ему государь. Да, вот так вот тоже случается. Отец всю жизнь посвятил Богу. Сын же… Оказавшись в Дьяково, дети протопопа принялись учиться. И на Прокопия быстро обратили внимание, а то как же? Ум, память, отличное физическое развитие, а главное – способность к перевоплощению. Когда устраивали шуточные постановки, представления или нечто подобное, он первым оказывался. Добавьте к этому непреклонный характер, любовь к родине и фамильное неистовство – что удивляться, что это многообещающее сочетание Софья принялась готовить как разведчика? Немного их было, человек десять, ну так ведь не количеством берут, а умением! Имелось у Прокопия и еще одно достойное внимания качество. – Священник… католик? – Православный. – А если я сейчас прикажу заковать вас в цепи и пытать? Илона спрашивала почти всерьез. Слишком страшно было поверить, слишком неустойчиво было ее положение, слишком… Мужчина пожал плечами: – Воля ваша. – Не боитесь? – Не то чтобы… вы позволите? Илона вскинула брови, глядя, как мужчина достает из-за воротника обычную иголку, разве что длинную, хищно отблескивающую металлом, а затем снимает с пояса флягу. Протирает и иглу, и ладонь чем-то бесцветным – и глубоко всаживает острие в руку. Так, что кончик поблескивает металлом через кровь. Игла просто пробивает ладонь. – Вы… – Да, госпожа? И при этом мужчина оставался абсолютно спокоен. Не изменился в лице, ничего, просто улыбался… – Вам не больно? – Нас учили терпеть боль, госпожа. Вообще-то полностью враньем это не было. Просто у Прокопия повышен болевой порог, вот и все. Кстати, как и у его отца. Он мог и не такое стерпеть, но не раскрывать же фамильный секрет? К тому же в даре были и плюсы, и минусы. Да, Прокопий мог стерпеть боль – и боль серьезную. Но мог и не заметить опасности, пока не станет слишком поздно, и запустить болезнь. Умереть от горячки или истечь кровью, кто знает? – Вот даже как… И много таких… – Простите, госпожа, сие дело государево. Илона медленно кивнула. И вдруг перешла на французский: – Как я могу быть уверена, что вы не шпион иезуитов? – Вам мало этого? – короткий кивок на письмо, ответ последовал на великолепном французском, парижский диалект. – Тогда я ничем не могу доказать, что я – русский. Разве что найдется православный священник… – Отче наш? – теперь Илона говорила по-русски. И собеседник продолжил говорить, подхватив ее слова. Уже на русском. Привычно перекрестился в нужном месте, закончил молитву и посмотрел на княгиню. – Я могу кровью и жизнью поклясться, что не подсыл, что иезуитов люблю не более вашего с тех пор, как они убили нашего государя… – Вот как? – Государь Алексей Михайлович погиб от подлого яда… – Я слышала, но… Теперь разговор велся на немецком, но собеседник словно бы и не замечал смены языков. Был по-прежнему вежлив, улыбался. И рассказывал. И Илона видела – не лжет. Да, Прокопий тоже был там. Именно он влетел на площадь вместе с отрядом Ежи Володыевского, не мог ведь он пропустить такое?! Именно он убил одного из крикунов – и видел все. И как говорила царевна Софья, и остальное… – До меня доходили слухи… К концу второго часа беседы Илона поняла – ей действительно не лгут. Просто прислать официальное посольство – это нарушить хрупкое равновесие и дать возможность вмешаться врагам. А так… Да ничего и не было. И никого не было. Наутро Прокопий ушел из замка. Письмо княгини Ракоци было надежно спрятано так, что пришлось бы всю одежду распустить по ниточке, чтобы найти его. Он доставит на Русь ответ. А на словах передаст, что Илона Зриньи согласна. Утопающий и за гадюку схватится, а предложение русского царя… Даже если в нем и содержится яд – так выбора все равно нет. Не Леопольд же? Фу… * * * Китайская принцесса была премиленькой. Ничего не скажешь. Этакая статуэточка: гладкие черные волосы, крохотная ножка, раскосые глаза, набеленное лицо… Федя смотрел ошалелыми глазами, пока Алексей не наступил ему на ногу. Только тогда очнулся. И потянулось… Ритуальные речи, расшаркивания, заверения в своей нежнейшей и крепчайшей дружбе, согласование времени свадьбы… У Шан все это время стреляла глазками в Федора, но молчала. Софья так и не решила, нравится китаянке парень или нет. Разный тип лиц, разная мимика, даже недолгий общежитский опыт не помог. Но намного больше Соне не понравились другие взгляды. На Алексея. Да, царь. Да, хорош собой, на троне, весь в золоте и вообще – величие прет. Но казалось Соне, что взгляды юной китаянки далеки от восхищенных. Скорее, они… расчетливые? Алексей Алексеевич наконец предложил отправить принцессу со евнухи и служанки на женскую половину Кремля – и пусть отдохнут с дороги. Там все устроено для них… Софья дала девочке прийти в себя примерно три часа, а потом появилась на пороге. За это время она уже успела выслушать доклад от своих девушек. Малявка капризничала, кричала на прислугу и одну из служанок даже стукнула. Не русских, нет, исключительно своих, но – симптомчики… Избалованная стервочка?