Очень уютно, очень миленько. И унитаз в углу, скромно прикрытый ширмочкой, и даже стол и стул. Это ведь не тюрьма. Этот камера предварительного заключения именно для серьезных клиентов. Обычную шваль можно и в «ячейки» сгрузить, а сюда попадают таны или вот, как сейчас, ритана. Сидит, смотрит в пол, на лице написано полнейшее равнодушие к своей судьбе… И что это может значить? Амадо кивнул охране и снял с гвоздика ключ. Вошел в камеру. На него даже глаз не подняли. А вот сам он рассматривал Вирджинию Монику Веласкес с большим интересом. Что ж там за красота такая? А вот такая. Ей бы огня побольше, и Джинни была бы неотразима. Высокая, выше среднего роста, статная, не полная, а вот именно что статная, с роскошной грудью и бедрами, с правильными чертами красивого лица, она напоминала те фигуры, которые водружали на носу кораблей. Черные гладкие волосы, черные глаза, с таким, черешневым отливом… красиво. Но стоит помнить, что фигура на носу кораблей называлась гальюнной, потому как там же располагалось и отхожее место[4][Чистая правда.]. Так что фигура его даже слегка маскировала. А вот что скрывается за маской этой женщины? Амадо кашлянул. Ноль реакции. Поздоровался. Опять то же самое. Сидит пенек пеньком, в стенку смотрит… Подошел и тряхнул женщину за плечо. – Сеньора Веласкес! И снова – бесполезно! Так… Амадо решительно взял ее за волосы, собранные на затылке в узел… кстати, почему такая прическа? Наряд домашний, а прическа вполне себе уличная, даже шпильки с жемчужинками есть. – Сеньора, вы меня слышите? Бесполезно. Лекарства? Амадо бесцеремонно (все равно не сопротивляется) повернул женскую голову к свету, вгляделся в зрачки. Как они? Расширяются, сужаются? И чертыхнулся. – Дежурного некроманта сюда! Быстро!!! Долго ждать не пришлось. Но прибыл Хавьер еще более разозленный, чем обычно. – Что случилось, Риалон? – Может, мне и показалось, – честно сказал Амадо. – Я не отец, у меня дара нет. Но – посмотри. У нее в зрачке – крест. Хавьер почти с сочувствием поглядел на следователя. Да, Риалонов он не любил и терпеть не мог. Но вот чтобы так… он впервые подумал, каково сыну некроманта было родиться неодаренным. Трагедия. В семье Карраско это так и воспринималось, даже хуже. И таких детей буквально выкидывали на улицу. Разве что не в канаву, но и так приятного было мало. А Амадо? Отец его не бросил, парень даже в чем-то разбирается, но… ему, наверное, тоже было неприятно. – Давай посмотрю. Хавьер и подавно не церемонился. Поворачивал женщину, словно куклу… – Ты прав, Риалон. Проклятье, как есть. – И?.. – Интересно, кой дурак получал с нее признание? Под «Крестом» она и говорить-то толком не могла! Амадо задумчиво кивнул. Знал он это проклятье, называется «Могильный крест», если уж правильно, накладывается на жертву, и та через три дня умирает. Впадает в оцепенение, ничего не соображает, ни на что не реагирует, умирает от остановки сердца. Вполне гуманно, даже безболезненно. Почти эвтаназия. – Если срок – с ночи? – Я бы предположил, что с вечера, да. – Она просто могла блеять какие-нибудь глупости. Вроде «Это я…», или «да, нет, страшно…». Дело полицейских не разбирать такое, а тащить и не пущать. – Тоже верно. – Можешь разобрать, кто накладывал, когда… – Конечно. И снять тоже. Но лучше не здесь, а в лаборатории. – Я сейчас распоряжусь, ее отведут, а потом пусть вернут сюда же. Хорошо? – Конечно. Но ты знаешь, Риалон? Допрос не раньше чем через три дня, а то и позднее. Как в себя придет… Амадо кивнул. Знал он про «Могильный крест», знал. Отец рассказывал в свое время. Проклятие-то гуманное, и смерть безболезненная. А вот остальное… Накладывать должен только некромант. Артефактом такого эффекта не добьешься. Не тот случай. Правда, некромант может быть даже начинающим. Это одно из самых простых и легких проклятий. Легко распознать, увидев рисунок креста в зрачке, легко снять, легко наложить… Правда, жизненные силы оно выпивает преотлично. Считай, лет пять жизни сеньора Веласкес уже потеряла. Могла бы и больше. Времени для наложения проклятия тоже много не надо. Может, минут пять, и то многовато. Впрочем, задумано было неплохо. У наложивших проклятие были хорошие шансы на успех. Труп, женщина рядом с ним, муж, жена… считай, и признания не надо. Все ясно. А сейчас, в преддверии королевских похорон и коронации, кто там с чем будет разбираться? Сунули бы ее на пару дней в камеру, там бы она и померла. И концы в воду. И кто у нас в Римате такой хитровыдуманный завелся? Амадо очень не отказался бы с ним познакомиться поближе. И потрогать. Лучше – ногами, недавно на сапоги новые металлические набойки поставил. * * * Его высочество Хоселиус Аурелио смотрел в зеркало. Да, пока высочество. До коронации. Зеркало привычно отражало усталого бледного человека с наполовину седыми волосами. Очень усталого. Говорят, все надо делать вовремя. А уж корону передавать… никто не думает, что если монарх сидит на престоле пятьдесят лет, то его наследник… да ладно! Он может и вовсе не успеть поцарствовать. Может. Тогда на трон сядет внук монарха-долгожителя. А если успеет? Если власть сваливается на тебя, как… как птичье дерьмо?! И что с ней делать? И на кой демон она нужна? Отцу, понятно, было нужно. Хотелось, рвалось, чесалось, как ни обзови, это было – ЕГО! Даже в семьдесят с хвостиком Аурелио Августин был отличным правителем. Жестоким, умным, расчетливым, хладнокровным… А вот Хоселиус Аурелио… Не чувствовал он в себе такого. Он был рядом с отцом, он учился, он честно выполнял все протокольные мероприятия, он… Он – пытался. Попытка – не пытка? Это еще как посмотреть! Когда на тебя все смотрят, когда ждут от тебя решений, управления, да хоть чего-то… хоть бы и рявканья во весь королевский голос! А ты ничего сделать не можешь. Или можешь, но понимаешь, что это не то, не так, что отец поступил бы иначе, и это было бы лучше… что на тебя смотрят с осуждением, что сравнивают с отцом, что за спиной раздаются шепотки… Хоселиус Аурелио кожей их чувствовал. И слова, и взгляды, и осуждение, и… Как тут быть? Что делать? Отказываться от наследства? Передавать все сыну? А справится ли Бернардо? И не вызовет ли это волнений? И… а вдруг Хоселиус справится лучше сына? Да, бывает такое, он хуже отца, но лучше своего ребенка способен управлять государством. Или нет? Хоселиус едва не застонал, глядя в зеркало. Так и слышался голос отца: «Ну что ты за балбес? Неужели не ясно, как твое решение отразится на внешней политике?» Что делать?! Что делать, как делать, зачем?! И нужно ли что-то делать? Самому – или кому-то поручить, а если да, то кому именно? Хоть кричи, хоть стони, а результат… есть ли результат? Будет ли? Скоро похороны, потом коронация, и все. Ни отказаться, ни уйти, ни… – Дорогой? – Я просил не беспокоить, – сверкнул глазами его величество. – Даже мне? – Алехандра Патрисия Роблес вошла медленно, показывая и свою фигуру, и свою грацию, обычно это помогало отвлечь его высочество от проблем… не в этот раз.