Он даже не предполагал, что ему тоже улыбнулась удача. В таком состоянии он врезался бы в первую попавшуюся машину - и скорее всего, с летальным исходом. Но Сима давала шанс и ему. Расправить крылья - и помочь взлететь сыну... но у червяков не бывает крыльев. Когда Герман влетел во двор, Алёша сидел на скамейке. Мальчику не хотелось идти домой, где тихо плачет бабушка, и что-то говорят взрослые. Он знал - теперь все будет хорошо. В мире ведь много действительно добрых людей. И если их попросить - они помогут. А он в свою очередь будет помогать тем, кто к нему обратится. И цепочка добра потянется в будущее. Как была права та девочка в парке... Алёша посмотрел в небо и улыбнулся. Он помнил - полет. И всегда будет помнить синеву неба, облака, через которые он пробивался, и сильные крылья, несущие его вдаль. Сколько бы лет не прошло. Что бы ни случилось в жизни. Он всегда сможет воскресить в своей памяти это небо. Он навсегда принадлежит ему. А он принадлежит небу. Водитель, который привез директора телестудии, покосился на мальчишку. А молодец, парень. Не струсил. Все старается сделать для матери. Да, такого сына каждому иметь лестно... Такой маленький, а уже - мужчина. И его уже не сломаешь. Это-то водитель видел совершенно отчетливо. Мальчик не станет, как он сам, бежать и прятаться. Не станет терпеть и мириться с несправедливостью. Не станет прятаться от самого себя в бутылку с водкой, как это делал он, давно, после возвращения из Чечни, будь она проклята! Молодец... - Ах ты, сопляк, ...!!! Тишина двора была разорвана дурным воплем Германа Львовича, который увидел своего сына, сидящим на скамейке. Каким чудом Алёша успел вскочить и обежать ее - он и сам не знал. Но - успел. И замер там. Герман тоже замер. Огромное желание отодрать за уши мерзкого мальчишку кипело и бурлило внутри него. Но мужчина отлично понимал, что сыну хватит времени убежать. А догнать Алёшу он не сможет. И он решил для начала высказать все свои претензии. - Что, ..., отца у тебя, ... нет!? Попрошайничаешь, ...!? Ах ты...!!! Фраза была густо пересыпана матом. Но к удивлению мужчины, мальчик не дрогнул. Не струсил. Не спрятался. Не побежал. Наоборот, расправил плечи и брезгливо посмотрел на красного, разъяренного бизнесмена. - Да. У меня нет отца. Когда мне будет шестнадцать, я поменяю фамилию и отчество. И слышать о тебе больше не хочу. - Что!? Да ты, ...!!! На плечо Герману легла тяжелая рука. Пальцы сжались клещами. Попали в болевую точку - и вместо яростного рева прозвучал какой-то всписк. Совершенно несолидный и не грозный. - Еще раз побеспокоишь ребенка - я тебе твоими же яйцами уши заткну, - тихо сообщил шофер дядя Миша. И такая убежденность прозвучала в его голосе, что Герман вдруг как-то обмяк. - А... это... - Пошел вон. Мразь. Последнее слово дядя Миша даже не произнес, а прорычал. Как здоровущая кавказская овчарка, оскалившая клыки. Еще не бросок, но уже предупреждение: "Не подходи. Живым не уйдешь". И Герман это понял. Хрипло вздохнул - и побрел со двора. Дядя Миша развернулся к мальчику. И обнаружил, что тот сжал кулачки. И ни слезинки в глазах. - Ты как? В порядке? - Да. Скажите, а где вы научились вот так...? - Это? Чечня. - А вы можете меня научить? Дядя Миша... а может уже и Михаил Иванович Востриков расправил плечи. Улыбнулся. Спокойно, по-доброму, как когда-то улыбался майор Вострый. - Зачем? - Чтобы я мог защитить маму. И бабушку. Я знаю, я маленький. Но я буду стараться. Обещаю! Михаил Иванович прищурился. Что-то давно сломанное распрямлялось в нем. - Научу. Есть такой спортивный центр "Гренада". Знаешь? - Да. Это рядом, на той улице. - Там мой друг работает. Он меня давно тренером приглашал. Так что запиши мне телефон. Как туда устроюсь - я тебе позвоню. - Хорошо. Теперь все будет хорошо. Я знаю. И показалось Михаилу Ивановичу, что глаза мальчика на миг полыхнули нестерпимо синим светом. Светом неба. Интерлюдия 1. В заповедном лесу. Это был тот же самый лес. Та же поляна. Тот же мужчина. Не хватало только девочки с синими волосами. Вместо нее на поляне сидел самый обыкновенный рыжий лис. Сидел. А мужчина расхаживал, как дикий зверь в клетке, то и дело вскидывая руки, поводя головой и встряхиваясь всем телом. Словно пытался избавиться сам от себя. - Как ты мог!? Как ты даже мог подумать о таком!? Зачем ты отпустил ее!? Лис был невозмутим, как скульптура.