Вот урод. И чего тянем? Разойтись с ним – и все тут! Нет? Не понял… Действительно, где мне, убогому! Муся же бедный, несчастный и вообще без Тирримы просто пропадет. Иннис глубоко вздохнула. До этой поры она помалкивала, но тут ее прорвало. – Конечно, пропадет! А то как же! Ты кем себя считаешь, дурища?! Светлым Сияющим?! Что можешь человека исправить?! Дорвалась до воспитательного зуда?! Как из козла не выкроишь коровы, так из Муси мужчины не получится. Был скотиной, ей и останется! Тиррима попыталась вякнуть что-то на тему «сама дура», но вид у Иней был такой… да и я смотрел не добрее. И – прикидывал. – Значит, так. Завтра идешь в Храм и требуешь, чтобы вас развели. Поняла? В качестве доказательства покажешь свою спину. А сейчас – спать. – Но я… – Инни, заваришь сон-траву? – Да, Алекс. Не хочется, конечно, связываться с Храмом, но если что – я этого Мусю Ак-Квиру скормлю. Авось, не побрезгует… в качестве дружеской услуги? Твою ж! Про бандитов забыл! Надо хоть сегодня сходить, найти их… * * * До вечера дом посещают Линтор со стражниками, который вежливо расспрашивает и Иннис и тетушку. Девушка отвечает ему честно, что как было, и получает в награду шокирующее известие. Как оказалось, Мирон с самого начала подозревал о ее происхождении. Вот как увидел. Внешность у Андаго очень уж нехарактерная для риолонцев, они в основном светленькие, а если и темные, то не до воронова крыла. А Иннис уж очень своеобразна… Сначала Мирон подозревал, что Иннис – бастард Андаго, но потом навел справки. Дня так за два. И поняв, кто ему попался, повел осаду. Не верите? Вот письма, читайте сами. Правда, до конца он был не уверен, быстро-то подробных справок не наведешь. А уж когда наткнулся на Сидона, вообще обрадовался. Теперь его подозрения точно подтвердились, и Иннис нужно было брать. Он и попытался, с понятным результатом. Оставалось выяснить, кто же убил и его, и короля… Приходили соседки тетушки Меди. Вроде то за мукой, то за солью, то еще за чем, а на мордах так и читается: «Простите, что беспокою вас во время вашей семейной драмы, но мне так любопытно…». С этими разбирается Иннис, вежливо вручая каждой просимое и выпроваживая за ворота. Я бы их просто поленом гнал… Потом является отлежавшийся Муся и начинает призывать жену. За воротами. Это, конечно, правильно, но ведь есть – я! Я прицеливаюсь в него поленом, попадаю, конечно, и будущий холоп удобно устраивается в той же луже. Тиррима ничего не слышит, сонное зелье сбоев не дает. И последним приходит птица иного полета. Рясоносная гадина с отполированной чешуей! Служитель Светлого Святого. Чего ему надо? А вот того. Пришел проводить беседу. Донесли ему, что прислужник под забором валяется, вот он и явился. С этим типом разбирался я. Тетушка Меди рвалась в бой, но мы с Инни ее не пустили, побоялись за здоровье старушки. Вот где у людей совесть?! Видели же, что девчонка связалась с тварью?! Видели. Понимали, что за этим стоит Храм, семья-то не бедная. Тетушка Меди умрет – все достанется поровну дочери и сыну. А все, что дочкино, так и Мусино. А Мусино – считай, Храмовое, честным трудом нажитое и уже в кармане ощущаемое. А терять-то не хочется, а Тиррима удрала… они ж с Мусей и жили при Храме чуть ли не на всем готовеньком. Тетушка Меди, видите ли, отказалась содержать дочурку – сама та толком не зарабатывала, – а Мусю вообще в дом не пускала. Все видели, всё понимали – и хоть бы одна тварь помогла! Так нет же! Ни один! Ни разу!!! Ничтожества… Так что к служителю я выхожу сам. За ворота палисадничка, не в дом же пускать такую заразу, потом не отмоешься. – Дитя света, нехорошо это! Ни здрасте, ни как дела… Смотрю пристально, в упор. – Да, вы знаете, светлый, я тоже думаю, что это очень, очень плохо. От такого согласия храмовник на миг замирает. – А… – Это же ваш ученик, а какой пример он подает людям?! Ужасно, просто ужасно… Ломится в дом к почтенной женщине, грозится ее убить, кулаками машет. Тетушка Меди – человек пожилой, много ли ей надо? Сейчас удар хватит – Храм век не отмоется! – Наш ученик? – Ну да, там, под забором, пьяный лежал… Лось такой, с брюшком. – Дитя света, а ты кто такой? – А я племянник соседки брата жены сына тетушки Меди. Явно у служителя сегодня день окуня. Глаза выпучены, жабры хлопают… – Э… – Одним словом – родственник. Так вы своего умничка заберете? А то нехорошо… подрывает у народа доверие к Храму! – И жену его заберу, – вставляет свои два медяка служитель, понимая, что от меня больше ничего не добиться. Я развожу руками. – Жену отдать не могу. Не брал. – Здесь ее мать живет. Я должен поверить, что она в другом месте? – Так, а что ж она не с мужем? – удивляюсь я. – И почему вы ее тут ищете? – Э… – Дайте, додумаюсь! Она сбежала… от любви? Служитель понимает, что договориться со мной не выйдет. Тем более что я говорю громко, четко, начинает собираться народ, все перешептываются… не любят тут Храм, ой, не любят. Да и не за что. – Только, служитель, я вот это из лужи тащить не буду, – предупреждаю я, – и вам не советую. Пусть само приползет, как проспится. Служитель соглашается. А что ему остается делать? Упрекать меня, что я отношусь к Храму без уважения? Позвольте, я уважаю Храм! Он же еще стоит? Вот! Но тащить вот это грязное и вонючее… это Храм меня не уважает! И себя – тоже! Служитель уходит несолоно хлебавши, а я решаю, что надо поговорить с тетушкой Меди. Та устала и расстроена. Прячется в комнате и горюет над чашкой с отваром. – Алекс? Заходи… – Тетушка, нам надо поговорить. – Надо, сынок…