– Я бы тоже не вышла. Но у меня были причины. – Какая бы звезда вас ни вела, лайри Тайяна, я рада, что она привела вас под мой кров. Я вам жизнью обязана. – Я сделала то, что должна была. Мы с Аашей. – Ааша? Волчица привстала на передние лапы, прогнулась, потянулась и зевнула, обнажив полный набор белейших зубов. – Это ваша… – Волчица. – Красивая. А можно ее нарисовать? – На… рисовать?! Женщина утвердительно кивнула. – Да. Я немного рисую. Впрочем, это долгий разговор. Вы позволите угостить вас чашечкой травяного взвара с медом? Я боюсь, что не усну после… этого. Тайяна подумала. Она тоже не уснет после такого, это точно. Да и пробовать не стоит, точно какая-нибудь гадость приснится. А потому предложение скрасить остаток ночи за чашкой взвара показалось ей весьма привлекательным. – Я буду вам очень признательна, лайри. – Называйте меня просто Аэлена, Тайяна. – Благодарю, Аэлена. Тогда я – Тайяна. – Пойдем? На кухне было уютно и спокойно. Большой очаг, стол посреди кухни и еще один, у окошка. Вот к нему и направили Тайяну, пока Аэлена умело раздувала огонь и ставила чайник с водой. – Как у вас ловко получается… – Я не всегда была лайри. Аэлена доставала из шкафа плюшки, какие-то сладости, мед, чайничек, отмеряла травы, заливала их водой… Тайяна смотрела молча. Да, эта женщина не белоручка. Это видно сразу по тому, как она двигается, как действует, как привычно перехватывает тяжелый чайник и заливает траву кипятком. Тайяна, не удержавшись, взяла ложечку и зачерпнула меда. Слизнула, зажмурилась. На корабле кормили неплохо, но как же девушка скучала без этого… без трав, без свежих овощей и фруктов, без меда… вку-усно… – Угощайтесь, Яна. – Простите? – Ох, это вы меня простите. Я не нарочно, просто сокращение такое удобное… Тайяна подумала. – А что, мне нравится. Яна? – Да… Тай оставалась позади, в Лесу. А новая жизнь – новое имя. – Да, мне нравится. Можете называть меня Яна. – Аэла. Можешь называть меня просто Аэла – и можем перейти на «ты». Все же ты мне жизнь спасла, это ближе, чем кровное родство… иногда. Тайяна подумала – и кивнула. Женщины сидели на кухне, молча пили травяной взвар, заедая его медом и сладостями, и ничего не говорили. Не хотелось нарушать это спокойствие. Пусть обманчивое, пусть зыбкое и неверное, но все же – тишина, шум огня в очаге, ровное дыхание волчицы, которая всей тушкой нагло навалилась им на ноги и теперь работала грелкой. И все же лара Аэлена нарушила молчание. – А что ты планируешь делать дальше, Яна? – Не знаю. Деньги у меня есть, на первое время хватит. Сниму комнату, попробую пожить среди людей, может, поищу работу. – А что вы умеете делать? Нархи-ро? Для нас это редкость… Тайяна задумалась. – Я хорошо работаю с животными. Знаю растения, разбираюсь в отварах, в травах… умею готовить, шить, но вряд ли мода нархи-ро схожа с человеческой. – Мы почти ничего не знаем о нархи-ро. – Мы стараемся, чтобы о нас не знали. – Но почему? – А стоит ли доверять людям? – Не стоит. Это верно. – Люди странные и каждый сам по себе. А мы – единый народ. С единой мечтой и целью. – У нархи-ро есть цель? А какая? – Обрести крылья. Аэла широко открыла глаза. Она явно не понимала, о чем идет речь. Тайяна подумала пару минут, а потом встала из-за стола и принялась расшнуровывать плащ. Затем на пол опустилась рубашка – и девушка осталась в одной нагрудной повязке. Повернулась спиной. – Вот. – Четырехликий! Тайяна пожала плечами. Она не видела в своей спине ничего такого странного. Ну да – зародыши крыльев. Выглядит это как два длинных уплотнения, от плеча до пояса. Не горб, нет. Как будто лопатки выперли еще сильнее и растянулись на всю длину спины. – Это зародыши. У меня они просто не прорезались. Еще рано. – Рано? – Зрелость нархи-ро наступает в двадцать пять – тридцать лет. – А тебе сколько? – Двадцать два. – Никогда бы не сказала… ну, лет пятнадцать… – Мы дольше живем, медленнее стареем, но это в Лесу. Что будет среди людей, я не знаю. – Полагаю, у тебя была серьезная причина уйти из Леса. – Бежать. Попросту бежать. Но я считаю, что брак с нелюбимым – это причина уважительная? Аэлена медленно кивнула. – Более чем. – Так вот. У мужчин крылья прорезаются раньше, у нас – позже. Но они не могут поднять нас в воздух. Чего-то не хватает. И никто не знает, что именно заставляло нас летать раньше. Магия? Кровь? Века хранят молчание. – И никто… – За все века – никто. Понимаешь, Аэла, некоторые даже не обретают крыльев. Зародыши остаются вот такими, как сейчас, девушка или юноша считаются неполноценными, и мы стараемся не сплетать волос с такими семьями. – Сплетать… – Заключать союз. – Жениться. – Да. – Но вы же… – Они прорежутся, я это точно знаю. Но – и только-то. Мы что-то утратили, что-то очень важное, и перестали быть Крылатыми Хранителями Леса. Теперь мы просто храним его. А это грустно, очень грустно и больно – жить без Неба. Раньше, в те времена, от которых остались только летописи, бескрылые нархи-ро могли вообще броситься со скалы, чтобы Лес забрал их жизнь и дал им искупить вину. И обрести крылья в новой жизни. – Вину? – Мы не знаем, в чем провинились. Но это иногда очень больно. Знать, что могло быть иначе, тосковать, мечтать о несбыточном и никогда этого не получить. – А еще брак с нелюбимым. – Я бы умерла в нем. Наверное. Или смирилась – и убила себя в себе. Не знаю… не могу сказать лучше.