Тира смотрела грустно. Анжелина посмотрела на девушку – и только головой покачала. – Ладно. Я не буду об этом заговаривать, но Тира, как бы я хотела оказаться на твоем месте! Тира поглядела на принцессу. А потом – поняла. – Я… свободнее. Да, миледи? – Да. А вот я… я никогда не смогу сделать тот выбор, который пожелала бы. Все бы отдала хоть за пару ночей… но у нас и этого не будет. Никогда. Тира подумала пару минут, сопоставила кое-что, и почти утвердительно выдохнула. – Гардрен. Анжелина вздохнула. – Я этого не говорила. – Миледи… он же… жрец Холоша! – А это имеет значение? Принц, жрец… ты вольна принимать решение за вас двоих. А я… – Даже если вы его примете, миледи, Бран никогда не согласится. – Бран любит не меня, а Вирму. А Ричард тебя любит. И тоже может не согласиться. – Мужчины… И сидят рядом две девушки, и грустят, и беда-то у них общая, и ничего с ней не поделаешь. Ни Анжелине, за которую все уже давно решено, ни Тире, за которую никто и ничего не решит. Действительно, что изменит Ричард? Что изменит она? У него своя дорога, у нее своя, все выбрано и все обдумано. Только почему-то грустно и больно. Уэльстер, Кардин. По улице столицы ехала карета. Самая обычная, скромная, даже не раскрашенная. Разве что не наемный экипаж, а так – подобных возков у каждого знатного человека парочка да есть. Мало ли? Слуг с собой захватить в путешествие, сундуки отвезти… В карете сидели двое. Мальчик и его мама? Нет, не похоже. Мальчик был тонкокостным, черноволосым, кареглазым, с изящными чертами личика – и женщина рядом с ним выглядела, как овца рядом с хорьком. Крупные формы, широкая кость, светлые, почти соломенные волосы, большие голубые глаза… Никакого сходства. Конечно, мать и сын могут быть не похожи, но разнилась и одежда. Мальчик был одет дорого и аккуратно, в кожаный дорожный костюмчик отличной выделки и ярко-синюю рубашку, женщина – намного проще. Обычное платье в полоску, такие носят небогатые горожанки. – Мам, зачем мы сюда приехали? – Так надо, малыш. Так надо. Женщина заметно нервничала, но старалась не показывать ничего ребенку. Отвлекала, предлагая сыграть то в одну игру, то в другую, что-то рассказывала, поила, кормила… И продолжала нервничать. Вплоть до той минуты, когда карета остановилась перед небольшим домиком на окраине Кардина. Женщина вышла из кареты, помогла выбраться ребенку, взяла его за руку и повела в дом. – Солнышко, что бы нам ни говорили – молчи. – А почем, мам? – Генри, милый, ты понял? Обещай мне. Говорить буду я… Тревога, звучавшая в голосе матери, передалась и ребенку. – Ладно, мам. Обещаю. Женщина поднялась на крыльцо, коснулась дверного молотка, и почти сразу вышколенный лакей распахнул дверь перед гостями. – Подождите в гостиной, миледи сейчас спустится. Гостиная была достаточно скромной, но мальчик раньше и этого не видел. И в восторге потянулся к доспехам, стоящим в углу. Женщина едва успела перехватить его ручонки. – Не надо, лапка. – Ну маааааа… – Не. Надо. Генри смирился и отошел на шаг. Насколько бы хватило его терпения неясно, но в гостиную уже входили двое. Ее бывшее величество, великолепная в алом шелке с рубинами, и под руку с ней – герцог Альсин. Тоже в алом и черном. Красивые. Завораживающе опасные, словно два скорпиона. И такие же безжалостные. Альбита отпустила руку любовника и шагнула вперед. Мальчик просто не успел никуда дернуться. – Генри! Мальчика стиснули в объятиях и крепко поцеловали. И еще раз. Потом «любящая мать» отошла, отряхивая платье, и негодующе взглянула на гувернантку. – Почему мой сын так бедно одет? – Ваша милость, дорога… – И испачкан. Возьми его, переодень и уложи спать. Иди с тетей, милый. За этой милой сценой семейной встречи с улыбкой наблюдал герцог Робер Альсин. «Тетя» Мэри, которую малыш знал всю свою жизнь, послушно взяла мальчика за руку. Мэри Уигеллоу, простолюдинка, попалась на дороге ее бывшего величества вскоре после бегства. Что бывает, если крестьянка устраивается служанкой в богатый дом? Вот, то самое и бывает. Увы… А еще от этого самого бывают дети. У Мэри родился мертворожденный ребенок, а молока было – хоть плачь. И она предлагала всем свои услуги кормилицы. У Альбиты ребенок родился живым, но кормить малыша? Вставать к нему? Возиться? Фи. Придворные дамы так не поступают. Мэри была решительно нанята кормилицей, и за эти годы стала малышу второй матерью. А может, и первой. Именно она видела первые шаги маленького Генри, именно она вытирала ему сопливый нос и грязную попу, лечила разбитые коленки, и даже (тсссс! Это секрет!) покупала ему леденцы у уличных торговцев. А мама? Мама была занята. Она готовила Великую Месть. А тем временем малыш Генри жил себе, спокойно, с заботливой мамой Мэри, в небольшом городке, каких сотни в любой стране, ходил к службе, дрался с уличными мальчишками, и совершенно не собирался стать королем. Вы что? Это ж… Почему все получилось именно так? По замыслу герцога Альсина. Альбита сама по себе была весьма приметна. И характером, и привычками, и вообще – стоит ли класть все яйца в одну корзину? В своей любовнице Робер не сомневался, чтобы насолить бывшему мужу, она бы признала своим ребенком любого нищего сопляка из подворотни. И опять же – если люди Альтреса Лорта случайно (или специально) наткнулись бы на Альбиту, у Робера остался бы ее сын. Копия матери, что весьма кстати. Отцом-то его был вовсе не Гардвейг. А кто? Не будем показывать пальцем, но Робер мог собой гордиться. Гардвейг пытался сделать ребенка мужского пола чуть не двадцать лет, а у Робера получилось чуть ли не с первой попытки. Сразу понятно, у кого семя крепче. Почему малыша Генри не воспитывали, как короля? Не поместили в роскошь, не учили, не оставили в монастыре, не… Робер не хотел привлекать внимания к мальчику. Ребенок и мать, которой кто-то помогает – самое обычное дело. Пусть даже мать иногда нанимает учителей, и ребенок умеет читать и писать. Этого довольно. К чему поднимать ненужную шумиху и суету вокруг ребенка? Не стоит. Все необходимое он узнает и потом, когда сядет на трон. Тогда к его услугам будут учителя, тогда его научат танцевать, тогда он сможет ездить верхом и сражаться – но только тогда. А до той поры – маленький домик, городские мальчишки, и изумленные глаза маленького Генри. – Мама, а почему эта тетя сказала, что она моя мама?