– Нянюшка… Больше и не потребовалось. Старуха (та самая, ароматная) подскочила на стуле, словно ее шилом ткнули. И улыбнулась во все оставшиеся восемь зубов. – Лилюшка моя! Родненькая! Никак ты в себя пришла?! Аля чуть опустила ресницы. – Больно. Говорить больно. Попить мне дай… – Сейчас, сейчас, родненькая, – засуетилась бабка. – Сей секунд все сделаю. Водички тебе с винцом намешаю. А то молочка, может, дать? Свеженькое, сегодняшнее… – Водички, – попросила Аля. Судя по ощущениям, она давно не ела. А молоко… Еще пронесет с него, на голодный желудок-то… Эх, простоквашки бы… Что она и сказала. Женщина ласково погладила ее по волосам. – Сей же день поставлю сквашивать! К завтрему и готова будет. А пока сделай глоточек… Опять сверкнули золото и рубины. Аля послушно отпила воды с вином. Немного. Чтобы в голову сильно не ударило. И поглядела на женщину. – Нянюшка, что со мной было? Помню плохо, как в тумане! Расскажи, а? Женщина отвела глаза. – Ты слабенькая еще совсем. Куда ж такое рассказывать! «А вот если ты промолчишь – мне намного лучше будет, правда?» – едва не завелась Аля. Но вовремя смирилась и сделала печальное лицо: – Расскажи. Пожа-а-а-а-а-алуйста… Слезу выдавить не удалось. Но и так женщина опустила глаза и тихо заговорила: – Ребеночка ты потеряла, золотко мое. Мальчик был. Неизвестно, какой реакции она ожидала от Али, но девушка только опустила ресницы. – Ясно. Еще что? – Родильная горячка у тебя началась. И ты три дня провалялась. Докторус приходил, спустил тебе дурную кровь и дал прочищающее. Не помогло. Аля сверкнула глазами. Вот, еще б кому клизмы с кровопусканиями от родильной горячки помогали! Спасибо, хоть не загнулась. – Чтоб больше ко мне этот придурок и близко не подходил! Ноги вырву! Няня аж задохнулась от такого заявления. – Детка! Да как же можно! Его твой муж аж из Лавери прислал, когда узнал, что ты в тягости. – Небось надеялся, что он меня и уморит, – проворчала Аля. Но пока обвинять не спешила. Про средневековую медицину она была наслышана. Проходила «мимо истории медицины». И, честно говоря, была о ней не лучшего мнения. Но. Заблуждались в те времена вполне искренне. Хотя какая разница, угробят тебя с искренним осознанием своей правоты и непогрешимости или без оного? – Да что ты! – тут же подтвердила няня. – Докторус Крейби – один из самых лучших врачей в Лавери. Его услугами король не брезговал. – Это проблемы короля. Отчего я потеряла ребенка? Няня пожала плечами: – Докторус Крейби сказал, что ты с лестницы упала. – Вот как? – Мы тебя нашли у лестницы. И крови было… Я уж боялась, что ты не выживешь… Няня всхлипнула и закрыла лицо передником. – Не дождетесь, – проворчала себе под нос девушка. Няня не услышала и продолжила всхлипывать. Аля внимательно разглядывала ее. Невысокая, на вид лет шестидесяти. С усталым, но приятным лицом. На голове что-то вроде… чепчика? Аля вообще-то их ни разу не видела, кроме как в фильмах, но подозревала, что это оно и есть. Такая гнусная нашлепка на половину волос. Платье из серо-коричневой ткани, явно домотканое. Без рюшек и оборок. Передник грязный. Платье – тоже. На ногах… ноги не видно. Вообще. Платье волочится по полу, подметая его. Доисторический пылесос в действии? Аля вздохнула и заговорила по возможности ласково: – Нянюшка, мне нужна твоя помощь. Я жива. И хочу быть здоровой. А для этого мне нужно многое. Пожилая женщина отняла передник от лица. Серые глаза ее сверкнули таким огнем, что Аля поняла: здесь есть один человек, которому она дорога так же, как отцу и матери в своем, родном мире. И эта женщина все для нее сделает. Вообще все. Что бы она ни попросила. А такого человека надо беречь и любить. Пригодится. Все эти мысли почти не отразились на лице девушки. Она невозмутимо улыбнулась и сказала: – Я хочу попробовать встать. И мне надо вымыться. – Да куда ж тебе вставать, ласточка?! Докторус сказал, что тебе еще десятинку[1] лежать надо! – Ничего, – пропыхтела Аля, решительно ерзая на кровати и не обращая внимания на боль внизу живота. – Справлюсь. И мне нужно помыться! – А мытье вообще вредно! Так и пастор[2] Воплер говорит. – Вот пусть он и не моется, пока не завшивеет, – не выдержала Аля. Но, увидев огорчение старой женщины, тут же изменила тон с решительного на ноюще-просительный: – Нянюшка, ну помоги мне, пожалуйста… Няня (как же ее зовут, блин!) вздохнула и покачала головой: – Лилюшка, вредно ведь… – Ня-а-а-а-аню-ю-у-у-у-у-ушка! – Хорошо. Полежи пока, пойду прикажу воды согреть. А приду – помогу тебе встать. Хорошо? Аля закивала головой. Няня выплыла за дверь. Девушка проводила ее задумчивым взглядом и принялась разглядывать комнату. Розовая жуть никуда не делась. Увы. Но теперь Аля рассмотрела ее попристальнее. И могла поклясться, что тряпки на стенах были дорогущие. На окнах висели шторы, да такие, какие в наше время стоили бы бешеных денег – Аля в этом разбиралась. Одна ее подруга подрабатывала шитьем и читала Але целые лекции о проймах, вытачках, клиньях, прошивках, вышивке крестом и машинной вышивке, разных видах швов… перечислять можно много и долго. Но отличить ручную работу от машинной строчки Аля бралась даже по виду. Девушка перевела взгляд на шкафы. Розовая громадная жуть. И скажите, кто сейчас делает столики из мрамора? Его ж не сдвинуть, да и упадет – развалится. А кресла? Их что, из целиковой сосны вырубали? Вообще было такое ощущение, что это не кресло, а сундук, к которому приколотили весьма неудобную спинку и обтянули все это дело тканью. Розовой. В страшноватых огромных золотых розах. Жуть! Над головой мерно покачивался балдахин, из которого давно надо было выбить пыль. А то скоро и золотых роз не разглядишь. Аля собралась с духом – и перевела взгляд на кровать. Что тут скажешь? Покрывало. Дорогое. Парчовое. Грязное донельзя. Тоже розовое. Явно ручной работы. То ли здесь по-другому не умеют, то ли… Простыни. Розовые. Шелковые. Грязные и вонючие. Аля зашипела сквозь зубы и откинула их в сторону. Сколько можно бояться себя?! Тушка кита. Розовая. Грязная. Вонючая. Жирная до беспредела. Навскидку девушка дала бы себе килограммов сто – сто двадцать. Аля едва не разрыдалась. Это ж надо было так неудачно реинкарнироваться! Туша лежала в розовой ночной рубашке из шелка. Это утешало. Если она так одета, она здесь не последний человек. Но на диету садиться надо. И заниматься гимнастикой. Кроме рубашки на туше наличествовали: золотой браслет с изумрудами, шириной сантиметра три. И золотое же кольцо с зеленым камнем. На камне была вырезана маленькая корона, залитая золотом. Она что – принцесса? Да нет, это чушь! Скорее это знак какого-нибудь титула. Они же графские, баронские, герцогские… Надо будет потом разобраться… Скрипнули половицы за дверью. Аля поспешно накинула одеяла. В дверь вошли трое мужчин. Они тащили… больше всего это было похоже на здоровущее металлическое корыто. Памятник архитектуры грохнули на пол с таким гулом, что Аля даже испугалась – проломят еще полы на фиг! А потом они вышли, чтобы через десять минут вернуться с ведрами кипятка. Которые принялись выливать в лохань. Три ведра кипятка, три ведра холодной воды. Еще два ведра принесли и поставили рядом с корытом. Аля наблюдала за этими приготовлениями в тихом ужасе. А заодно разглядывала слуг. Трое мужчин. Младшему лет восемнадцать. Старшему явно уже за полтинник. Среднему лет тридцать пять – сорок. Не больше. Все одеты в странную одежду типа лосин когда-то белого – ныне грязно-белого – цвета и туники. Розовые. Кто б сомневался. Двое бородаты. Третий старательно лелеет несколько пробившихся волосков. Головы у всех непокрыты, но посыпаны чем-то вроде пудры. Волосы стянуты сзади весьма грязными розовыми лентами. На ногах у всех троих эдакие войлочные боты «прощай, молодость, прости, красота». Кошмар, одним словом. Интересно, все мужики здесь так ходят?