Расчет оказался верным, женщина расплылась в улыбке и стала действительно выглядеть лет на десять моложе. – Да ладно уж! – Неужели вам зеркало то же самое не говорит? Вторая улыбка была искренней первой. И Ирина заподозрила, что кто-то у вдовушки уже был. Ну, так что ж. С алкашом, пусть он и пьяница, жить сложно. Нечестно так? Надо его было выгнать, а самой нового найти? Всех обстоятельств Ирина не знала, вот и судить не собиралась. Да и не это ее интересовало. – Скажите, Наталья Николаевна, а вы ведь тут с детства жили? – Да. Я вашим уже рассказывала… – Расскажите, пожалуйста, еще раз… Прасковью Никитичну вы знали? – Бабу Пашу-то? Еще как знала. – Что вы можете про нее сказать? Впечатления, мнение… что угодно! Наталья Николаевна махнула рукой и полезла в шкаф. Достала оттуда электрический чайник, конфеты, пряники. – Ладно. Работать сегодня не получится, давай посидим, поговорим. Знала ли я тетю Пашу? Не могу сказать, что ее вообще кто-то знал. А сейчас уж и живых не осталось, небось. – А дочь ее? – Вот уж кто свою мать хуже всех понимал, так это Клавка. Но тут тетя Паша сама виновата была. – Почему? Избаловала? – Ну, можно и так сказать… Ирина сложила руки, показывая, что скажите, пожалуйста! Интересно же! – Вы, молодые, сейчас в такое и не поверите. – А во что такое надо поверить? – поинтересовалась Ирина. – Да ведьма была тетя Паша. Понимаешь, ведьма. Ирина аж рот открыла. Она собиралась разговор наводить исподволь, а тут все на тарелочке! Кушай, не обляпайся. – Настоящая? – Да уж не игрушечная. Кстати, и слово это она не терпела. – Почему? – Говорила, глупое. Импортная чушь нанеслась, а мы и повторяем попугаями. Она себя ведуньей называла. Потому что ведала. Знала что-то, что другим неведомо. Ну и могла многое. – В смысле порчу навести, проклясть… – Нет, этим она не занималась, – покачала головой Наталья Николаевна. – Могла, знаю. Мать рассказывала, был случай. Знаешь, в советские времена у нас много чего замалчивалось… – Да? – Я тогда тоже маленькой была, а только так получилось. Начали дети в округе пропадать. Маньяк какой объявился, что ли? Сейчас бы все газеты кричали, люди береглись бы, а тогда ведь никто и никак… Молчали все. Ирина молча кивнула. Было такое. Почему так долго развлекался Чикатило? Да потому, что никто ничего толком не знал, никого не предупреждали! Хотя и это спорно. Тут не знаешь, как лучше. Или не информировать население и без помех вести расследование, или информировать и получить панику и факты самосуда. Последнее – запросто. А еще есть подражатели, тоже те еще твари. Проинформировали руководителей предприятий, директоров школ, а всех подряд… не факт, что лучше будет. – Трое детей пропали, как сейчас помню. Вот мать третьего и прибежала к Прасковье. Плакала, кричала, в ногах валялась… Почему-то Ирина ее отлично понимала. А что бы она? Да хоть бы с телевышки прыгнула на месте той матери. Лишь бы все было с малышом в порядке… – И? – Хочешь верь, хочешь не верь, а Прасковья ее повела к себе. А я ребенком была, нам с Клавкой все любопытно было. Ну, мы и подглядели. Ночь-полночь, сидит Прасковья над блюдом с водой, у женщины, которая к ней пришла, рука порезана, кровь в воду капает… Нам аж жутко стало, а та все смотрит, смотрит… И две свечи горят по обе стороны, а больше ни искорки нигде. Потом помрачнела. Сказала, что жив пока ребенок, но надолго его не хватит, если до утра не найти, то и не спасти. Только куда бежать, где искать, она точно не знает, дом видит, нарисовать может, но ты побегай по городу? Но еще один путь есть… – Какой? – К ней бы не прислушались, понимаешь? Да и что она видела, это ж не дом с адресом, я потом поняла. Картинки, образы… Мне она тоже гадала, чего уж там. Ирина понимающе кивнула. – У колодца жить, да не напиться? – Понимаешь… – Понимаю. – Вот. Прасковья и предложила той женщине. Мол, от крови по крови… Она своему сыну родня, а сын сейчас рядом с палачом. Можно так сделать, что умрет подонок. Тогда и ребенку он вреда причинить не сможет, и найти его найдут, проще будет… Но плата за такое будет недешевая. – Вроде бы в этом городе сбербанк не грабили? – попробовала пошутить Ирина. – А плата и не деньгами. Прасковья честно сказала, что сделать – сделает, но ее сил не хватит, придется у женщины занять. Может, лет десять жизни уйдет, может, больше или меньше, она точно не знает. Но та годами жизни заплатит. Ирина поежилась. – Согласилась? – Кто б сомневался. Согласилась, конечно. Прасковья ее за руку взяла и руку в воду погрузила. Прямо в миску с водой… Была у нее такая, глиняная, с петухами… Вот тут мы с Клавкой и вправду чуть не описались. Как там красным полыхнуло! Свечи аж до потолка огонь выметнули. И стихло все. Мы дальше и смотреть не стали, удрали. А наутро нашли того подонка, ты что думаешь? Мертвого, как камень. Ребенка он калечить начал, да сердце, видать, от возбуждения не выдержало. Обширный инфаркт. – А ребенок жив остался? – А то ж. До утра долежал, болел потом долго, говорят… Его мать к Прасковье потом прибегала. В ноги кланялась, любые деньги предлагала. – Еще чего-то хотела? – Да нет, благодарила. Ирина поежилась. Такой вот размен. Десять лет жизни за спасение твоего ребенка. Что скажешь? А то и скажу, цена – семечки! Хоть и двадцать лет, а не жалко. – Жуть какая. А больше она никогда? Не наводила порчу? – Она с моей матерью дружила, было дело. И жаловалась иногда, дело наше такое, не посплетничать-то? Ирина закивала, подтверждая, что без сплетен жить нельзя на свете, нет… – Вот. Она матери и рассказывала иногда, что дар у нее такой… по любовным делам она ничего не может. Ни приворотов, ни отворотов. Не дано. А вот что пропавшее найти, скрытое увидеть… это она может. И проклясть может, да. Только за такое расплачиваться потом придется, и кровью, и жизнями близких, и много еще чем. Не просто так говорят язык придерживать. Будущее она иногда только видела, часто не получалось. И то не всегда, говорила. – Почему? Вот уж что Ирину искренне удивляло. – А она говорила, будущее – не определено. Это как дороги, может, по одной пойдешь, может, по другой… только на то Бог человека свободным и творил, чтобы тот сам выбирал. – Ага, я таких каждый день вижу, «свободных». – Это тоже их выбор. Коля выбирал – пить или не пить, я выбирала – оставаться с ним или уйти… Все дороги не увидишь, конец в тумане, а по ближайшему будущему судить тоже глупо. Сейчас тебе скажут, пойди направо, там деньги лежат. Пойдешь ты, найдешь, а тебя за них через месяц зарежут да со всей семьей. Ирина кивнула еще раз. Она поняла. – Это… тоже она говорила? – Да. Она мне потом много чего рассказала… Кстати, и перед Клавкой тетя Паша себя виноватой чувствовала. – Почему? – А той дара не досталось. Вообще никакого. – Но это ж от матери не зависит? – А Клавка считала, что зависит. Хотелось ей жутко, да бодливой корове бог рог не дал. Орала она, бесилась, такое не скроешь… Тетя Паша ей рот и замкнула. – Вот уж не похоже.