Эм-м-м… есть тут такие в Европе. Которые светят, но не греют. Испания и Франция. Дословно он, конечно, не писал, но между строк читалось отчетливо. И про Людовика-Солнышко, и про Габсбургов, кои раскатали фамильную губу. И скромный намек, мол, я бы и не решился, где уж нам, медведям, но тут на меня надавили, чтобы натурально поживиться на вашем несчастье. И предлагал мир. Лучше – вечный. Что вы получаете из Крыма? Рабов? Ну… тут уж – извините. А вот все остальное, например знаменитая розовая соль, – все останется доступным. Опять же мощь Османской империи неоспорима, но ведь и Русь не малое королевство. Так что, может быть, не сва́риться, на радость всяким там? Зачем вам это захолустье, фактически Азовское болото с лягушками? Все равно все выходы к морю будут у вас. А мы сможем торговать напрямую. Зерно, меха, золото, изумруды, руда, дерево – Русь богата. От нас больше выгоды, чем от немытых крымчаков, которые если в спину и не ударят, так сбегут уж наверняка! И все это обильно пересыпать витиеватостями, красивостями и уверениями в своем немалом уважении. И приложить к письму что-нибудь хорошее. Только не изумруды. Может, меха? Их здесь тоже хватает – и хороших, сам бы не побрезговал. Надобно с Ваней посоветоваться. А попутно… Тамань-атамань. Почему-то так называла ее Софья. И улыбалась загадочно. Да, туда пойдут войска. Можно даже без него, там для военных действий Ивана Сирко с лихвой хватит. То-то он развернется во всю ширь и мощь! И ту часть Крыма тоже надо зачищать. Тамань, Темрюк… нет, на Сухум-Кале мы не покушаемся. Но там же все равно Адыге, Кабарда – вот и чудненько. Черкесы с одной стороны, мы с другой – и вторая часть Крыма наша будет. Можно даже в Сухум-Кале вторгнуться – чуть-чуть, чтобы, когда османы ответят, было что уступать. Не Бахчисарай же им отдавать и не владения на полуострове? Нет уж. Уплыло – так уплыло. А вот там – пусть. Пососедствуем какое-то время. Закончим войну, отдадим лишнее – и османские владения больше не трогать. Пока. Да, такое махонькое слово, всего четыре буквы, а сколько смысла! Нет, покамест бодаться с османами ни к чему. Вот потом, позднее… Может быть, даже его дети, ежели это не сильно разорит страну. А сейчас – обезопасить себя от удара в спину – и смотреть в Сибирь. Опять же, Балтика… Слишком многое нужно сделать, чтобы можно было тратить время на войны. А потому царевич сидел и писал письмо. И даже не думал о том, что скажет отец. Победителей не судят. А победа должна быть окончательной. То есть такой, чтобы не тянулась война на двадцать лет. Вот как его отец с поляками разбирался – это ж не война, а волынка! Сколько времени, нервов, сил, жизней, да и денег тоже! И что – окупилось?! Ничуточки! Он не должен повторять ошибки своего отца. * * * Письмо, в котором сообщалось, что Алексей Михайлович умер, отправилось по следам войска русского. Крым хоть и большой, да все ж войско не иголка, найти царевича можно. И ездить там сейчас уже не так опасно – проредили татарскую саранчу… Так что Ромодановский снарядил отряд из двух десятков человек, приложив и свое письмо о том, что под стенами Азова случилось. Найдут царевича, никуда не денутся. А Воина Афанасьевича отпустил домой. Когда мужчина узнал, что его отец при смерти – его бы и цепи не удержали. Хоть успеть, хоть попрощаться… сколько ж батюшка из-за его юной дури претерпел! Ромодановский, также будучи в курсе, теперь оставался в Азове и ждал царевича. Впрочем, теперь он был куда как спокойнее за свое будущее. Все-таки Алексей Михайлович – человек своеобразный. А Алексей Алексеевич куда как лучше. Самое тяжкое время – смену власти Ромодановский готовился принять, как должное. Ему ничего не угрожало, может, даже еще и наградят, а там – как Бог даст. Время шло. * * * – Государыня, ваше приказание выполнено. Васька тянулся в струночку перед царевной Софьей, краешком глаза поглядывая на стоящую рядом Раду. – Вильгельм Оранский мертв? – Когда мы уезжали, как раз порт закрыли. Траур объявили. Софья кивнула: – Подробности? Да вы садитесь, кофе себе налейте, фрукты вон… или чего другого приказать? – Молочка бы, государыня? – Ничего страшного в своей просьбе Васька не видел. – Вроде бы и вкусное молочко на чужбине, а все ж не то. Мы как приехали, государыня, Рада в гостинице поселилась, а я по городу принялся ходить. Вильгельм – тут повезло мне – лишь по паре улиц и ездил. Вскорости я там дом нашел, комнатенку малую в нем снял, посмотрел, как уйти можно – все, как учили меня, так и сделал. И… оставалось только рычаг спустить. Софья кивнула: – На русских точно подозрений не пало ли? – Нет, государыня. Я на том месте обрывок кружева французского оставил: да еще мелочь какую, словно бы из кармана та высыпалась. А слуги скажут, что в той комнате католический монах жил. – Даже так? Васька кивнул: – Под рясой-то фигура куда как лучше прячется. Вот я и… стянул штучку с монастырского двора. Креститься по-католически дело нехитрое, молитвы на латыни бормотать, особливо когда в замочную скважину подглядывают, тоже. Вот и вышло, что жил в комнатке какой-то мутноватый француз. Даже не жил, так, появлялся. Соответственно когда узнают… – Французов будут бить, – усмехнулась Рада, – я тоже не сидела сложа руки, я слухи распускала, где могла. – Посмотрим. Дождемся вестей, – кивнула Софья, – а вы двое – молодцы. И награда по делам будет. Ребята и не сомневались, что их не обидят. А Софья планировала наградить их сейчас – не чрезмерно, чтобы не почивали на лаврах, – и использовать и дальше. Сработались ведь! Так что мальчишке – домик в Дьяково, девчушке – должность при царевне с окладом, и пусть еще поработают. Вильгельма больше нет? Вот и чудненько, вот и ладненько. Зато других «нехороших людей» хватает. Бесчеловечно? Простите, но ассасины – это не ее изобретение, это до нее постарались. Так что… идите вы со своей моралью – в церковь. А Софью сейчас интересовало, как бы подтолкнуть весы в свою сторону. Ведь она не для себя старается, а для своей страны. Так что обвиняйте, обсуждайте… собаки лают – караван идет. * * * Сулейман, милостью Аллаха наместник пророка на земле, султан Османской империи, молился. А что ему еще оставалось делать? Да, можно вытащить из башни младшего брата свергнутого султана, но вот ведь беда! Ума, решительности, напористости ты в него не вложишь! Королей не просто рожают, их воспитывают. Будь на дворе мирное время, Сулейман бы, возможно, и справился. Но Кипр полыхал, Австрия кусала за все места, до которых могла добраться, зашевелилась Венгрия, а к тому же русские вторглись в Крым и взяли Перекоп. А ведь вассалы, как ни крути. С другой стороны… толку ли ему в тех татарах? В войне от них пользы нет, в мире… да тоже не особенно! И вообще ему янычар с лихвой хватает! С их требовательностью, раздерганностью и манерой менять султанов. Еще и крымчаков тут… Пришедшее от русского царевича письмо тоже не порадовало. С одной стороны… как бы да. Крымчаки его изрядно должны были разозлить. Как человек неглупый и справедливый, Сулейман понимал, что от постоянных набегов кто хочешь озвереет. Сам давно бы… сколько ж можно тигра за хвост дергать? С другой стороны… часть-то крепостей была его! Турецкая! Хоть бы и та же Керчь! С другой стороны, Алексей Алексеевич предлагал хорошее возмещение деньгами либо землями, готов был вернуть нажитое, не возражал против торговли, да и то сказать – татары от него страдали жестоко. А вот турок он старался не трогать. Ежели кто и погибал, то только по своей глупости. А воевать не хотелось. Выражаясь современным языком, а за кого подписываться-то? За татар, кои сами себе на уме? На которых положиться толком нельзя? Шуму и гаму от них много, а толку мало. Не конница, а угробище, только массу создавать и годится, а из любого боя они доблестно первыми сбегут. К тому же – Крым. Воевать там откровенно неудобно. Пытались уже, и не раз. Далеко, холодно, а уж о том, чтобы на Русь пойти, Сулейман думал с содроганием.