– Не к лицу бы царевне и речи такие, и поведение… – Не к лицу бы боярам вечор под кроватями прятаться да друг на друга наушничать, – съязвила Софья. – А коли поступили, как подлые люди, так и разговор с вами иной будет, и спрос тако же… – Не много ль берешь на себя, девка?! Софья прищурилась на мужчину. Нехорошо так, серьезно: – Князь Голицын, надо же… Нет, не много беру. Ты же до сих пор не повешен, хотя Тараруй тебя упорно оговаривает. Князя оказалось не так легко запугать: – Повешен? А за что это? За наветы пустые?! Верный я слуга царю, а вот тебе б, царевна, сидеть у себя в светлице, а не ходить простоволосой, как девка непотребная… Софья недобро усмехнулась, трижды в ладоши хлопнула – и дверь распахнулась. На золотом подносе внесли бумажные листы, поставили у ног царевны с поклонами. – Вот показания Тараруя. Известно ему, что государя, отца моего, хитрым ядом травили – и делал это стольник его, Долгоруков Мишка. А ты, Алешка, ему способствовал в том, и не единожды. Кто захочет – читайте, копий наделано более чем достаточно. Софья недаром назначила это собрание на полдень. Хованский действительно начал колоться, так что доказательства у нее были. Голицын побледнел: – Сие гнусный оговор, государыня. Угу. Уже государыня. Повинуясь кивку Софьи, служанки принялись с поклонами подавать боярам листки допросов с нужными выписками. Как угроза дыбы и плахи повышает вежливость! – А вот мы и посмотрим, оговор или нет. Домашних твоих опросим, дом обыщем, очную ставку устроим… Не всех змей я еще выловила, не всех… Голос Софьи сорвался на шипение, глаза горели, она чуть подалась вперед – и как-то ей это удавалось? Сидя на ступеньках трона, в простом черном платье, с мраморно-бледным лицом – она была похожа на тварь из тех, что не упоминают к ночи. И впечатление это только усиливали священники в простых же черных рясах. Три пятна тьмы среди позолоты и ярких солнечных тонов, которые так любил Алексей Михайлович, били по глазам, привлекали к себе внимание… на что и было рассчитано. – Стража! Стрельцы, из оставшихся верными, ждать себя не заставили – и в палате осталось на пять человек меньше, чем пришло. Голицын, Соковнин, Лопухин, Одоевский, Троекуров – все было проделано так быстро и ловко, что никто и пискнуть не успел. – А теперь поговорим серьезно. Софья взяла с другого – и когда успели заменить? – подноса свиток бумаги, встряхнула… – Прочтите, бояре, указы – и будем их в жизнь проводить. Вот теперь, когда они были приведены в должное состояние, Софья могла работать спокойно. Теперь можно было обсудить письма к иноземным правителям с предложениями брака, теперь можно было сообщить, что надобно направить рудознатцев под Липецк – Софья отлично помнила, какое там было металлургическое производство, теперь можно было положить проект приказа о том, что ни один человек на государеву службу без образования более не попадет… Можно потребовать, чтобы не только сыновьям, но и дочерям учителей нанимали. Нечего на Руси дур плодить, всякому известно, что от глупой жены умных детей не дождаться. Уж сколько это Софья в своем времени видела! Теперь можно будет поговорить и о налогообложении, и о приказах, и о крепостях на границе, и о пушках, и о кораблях с каналами, и о всяком прочем… Конечно, пугать их придется все то время, пока Алешки тут не будет, но не срывать же брата? Софья отлично знала: дойди к нему письмо о смерти отца – он быстрее ветра помчится в Москву. А – нельзя. И войско бросать нельзя, и войну на этом этапе – тоже, и одному ехать опасно – нет уж! Он – там. Она – здесь. И победа будет за ними. * * * Только в пять часов вечера Софья оказалась в своей горнице. Ненадолго, конечно, сейчас надобно идти к семье… Царевна вошла в комнату, скинула с ног туфли… вот почему так бывает? Хоть и из тончайшей кожи их шьют, и точно по мерке, но ежели туфля новая – то хоть где-то да натрет. Это, наверное, в любом веке так. Тайный заговор тапочек против людей. Девушки захлопотали вокруг, молча, но уверенно. Стерли с лица Софьи полкило косметики, наложенной с расчетом произвести впечатление, расплели косу, принялись массировать виски. Царевна несколько минут сидела, откинувшись назад, потом нарушила молчание: – Ну, кто что увидел? Благо потайных отверстий в тронном зале на десяток девушек хватало. Вперебой, впрочем, не заговорили, начали по старшинству. – Патриарх, хоть и молчал, но не по нутру ему все это. Он на бояр так смотрел, словно умолял прекратить… – Воротынский явно смотрел одобрительно. – Милославский выгоду искать будет… Софья внимательно слушала, сравнивала со своими наблюдениями. Ну да, сегодняшнее выступление было постановочным. Отсюда и черное платье, и лицо, ставшее чуть ли не мертвенно-белым, и подведенные глаза, и подчеркнутые губы – нарочитый стиль, нивелирующий личность, но создающий ведьму. Отсюда и непокрытая голова – с образом не вязалось. Зато коса и венец куда как лучше смотрелись по контрасту со спокойным лицом. Другое дело, что зализывать волосы пришлось без всякой жалости, так, что теперь в висках ломило. И арест… Сложно было схватить мерзавцев с утра? Да ничуть. Но – не так страшно. А вот сейчас… когда только что этот человек сидел рядом с тобой, а теперь его нет – он в пыточном приказе и может оттуда не выйти, несмотря ни на боярство, ни на княжеский титул… и это ведь главные. А есть, как и в любом заговоре, мелкая шушера, и ею тоже предстоит заниматься. Сорняки не по крупности пропалывают, а в принципе. Иначе через два дня опять грядка не тем заколосится. Пусть ее назовут кровавой царевной, пусть. Но Алешка получит благодарных ему бояр. – К вам, царевна, царевич Федор. Софья кивнула девушке: – Проси. А вы выйдите пока. Рокировка была произведена мгновенно – и вот стоит мальчишка, смотрит ей прямо в глаза. – Что случилось, братик? – Соня… ты править хочешь? У Софьи глаза стали квадратными: – Федя, ты с ума сошел? На кой черт мне этот хомут?! Брат мгновенно успокоился, словно с плеч тяжесть скинул. – Вот и я подумал, что тебе это не надобно. Но спросить должен был… после сегодняшнего. Софья кивнула на кресло: – Садись, поговорим. Почему ты решил, что мне нужна власть? – Ты сегодня пошла одна. Никого не позвала с собой… – Так было надо. Если бы со мной пошли ты или Ванечка – это можно было бы потом счесть… нет, не как бунт против брата, но… вас могли бы попробовать на прочность. А вы ведь этого не хотите. У вас свои призвания. Наука, церковь… – А Любава? – С ее слезами? Она замечательная девочка, и нашему отцу повезло, но она – не воин. А я сегодня сражалась, разве что не оружием. – Про теток и сестер не спрашиваю. Понимаю, – усмехнулся подросток. – А раз понимаешь – должен и другое понять. Сейчас все мы будем… ждать. А ожидание – тягостная штука. И к тебе будут искать подходы. – О чем я должен сообщать тебе. Верно? – Абсолютно. – Хорошо, что ты можешь копаться в этой грязи. Я бы с ума сошел. – Феденька, а куда мне деться? Грош цена государству, где без государя все разваливается на глазах. Нам еще эту постройку крепить и крепить… – Своей кровью, – мрачно закончил подросток. – И детей, и внуков… Тебя через пару лет надо будет женить. У Жуана Браганского есть дочь, на год или около того младше тебя… – Соня, ты это всерьез? – Вполне. Мы можем взять неплохое приданое за девочкой, да и сами найдем, что дать взамен. – А… я не хочу жениться! Я еще слишком молод! – Речь пойдет и не об этом. Пусть невеста приедет к нам, поживет с нами, поглядим на ее воспитание, а там… либо ты, либо Ванечка. – А почему не Алексей?