– На плаху ты куда как лучше годишься, – спокойно ответил Массимо, доставая нож. – Ну все, молись, гнида. Сейчас я из тебя ремней нарежу. И не шутил, ни на секунду не шутил. И резал бы, и с удовольствием, стоит только про племяшку вспомнить! Старуха это точно поняла, потому что забилась, задергалась в путах. – Да чего тебе надо-то!? – Знания, дорогуша. Только знания. Кому ты девок поставляешь? – Я?! Да никогда… Массимо не стал тратить время. Он просто заткнул старухе рот, подошел сзади, пощекотал ей шею ножом, а потом натянул седой пучок и одним движением срезал гулю чуть ли не под корень. И продемонстрировал бабке. – Еще одна ложь – и с кожей срежу. Поняла? И поняла, и испугалась уже по-настоящему. Сведения полились из мерзавки потоком. Да, поставляет девиц в бордели. А что ж, коли они дуры? Грех не попользоваться. За занавеской притихли в шоке, а старуха резала правду-матку. Одна девственница стоит два золотых, а если не девушка, то один золотой. Жертвоприношения? Нет-нет, с таким она не связывается! Никогда и ни за что! Массимо опять не поверил. Старухе это стоило трех пальцев и угрозы заткнуть ей рот и заняться уже по-серьезному. И старая гадина раскололась окончательно. Да, было и такое. Берут у нее иногда девственниц благородные тьеры. Кто? Не знает она. В расход ушли еще два пальца. Знает-знает. Тьер Жорес, это точно. Однажды по ее просьбе за мужчиной проследили до дома, оказалось – он. Массимо припомнил о ком идет речь и нахмурился. Как же, знаем такого, семья хорошая, богатая, родители очень приличные… и такое?! Странно. Но причин не верить не было. Под пыткой бабка таки сломалась и выдавала сведения потоком. Да, у нее покупали девственниц, и платили дорого. И она подозревала, для чего, но молчала. Кому ж охота раз двадцать случайно упасть на нож в глухом переулке? Роман? Да, приходил тут сопляк, выспрашивал чего не надо. Она и попросила племянника… да, это тот, который сегодня был у нее. Хороший мальчик, работает вышибалой в борделе. Массимо пожал плечами, заткнул старой гадине рот, и принялся за расспросы парня. Этот оказался намного хлипче бабушки и поплыл после первого пальца. Да, бабка не соврала. Романа убил именно он. Не ограбил, потому как не успел. Догадывался ли он о тетушкином промысле? Не просто догадывался, он тьера Римейна и навел. Римейна? Вот тут Массимо принялся уточнять, и вышло так, что наводку парень дал одному тьеру, а к тетке пришел совсем другой. Значит, их несколько? Отлично. Будет за кем последить. И с кем посчитаться – тоже. Внутри у Массимо при воспоминании о племяшке и о Романе так болело, что одной смерти ему казалось совершенно недостаточно для отмщения. А тетку и ее племянника Массимо приговорил, не моргнув и глазом. Оглушил, увязал покрепче и задумался. Потом сунул несколько поленьев в очаг, поправил занавеску так, чтобы пожар начался через пару минут после его ухода – и вышел через черный ход, захватив с собой ни в чем не повинную девчонку. Отправится к Шернатам, а там куда и пристроят. Хоть одной да повезло. Массимо уносил с собой и нечто гораздо более ценное. Два имени. Тьер Жорес и тьер Римейн. Он будет следить и за одним, и за вторым. И если кто-то из них замешан… Массимо знал, что обагрит руки кровью. Но точно знал и то, что не пожалеет о своем решении. Месть бессмысленна? Месть разъедает душу? А что делать, если у человека не осталось ничего кроме мести? Арден простит, а Ирион побрезгует. Арнэ. Глава 5. Ах эта свадьба, свадьба пела… Род Карнавон. Оставаться одной Алаис удавалось только в своей спальне – и то ненадолго. Постоянно врывались то служанки, то фрейлины, то являлся с докладом управляющий – больше всего девушке хотелось заколотить дверь гвоздями и никому не открывать. Но она продолжала делать хорошую мину при плохой игре. Являлась к трапезе, наблюдала за приготовлениями к свадьбе, вежливо общалась с Таламиром, который явно наблюдал за невестой. Кажется, Алаис оказалась для него совершенно новой разновидностью человека – аристократка начитанная. Раньше его рассматривали как красивое животное, ради потешить плоть, и относились соответственно. Кто же разговаривает с постельной игрушкой? И о чем с ней можно разговаривать? Потом, когда у Таламира открылись воинские таланты, с ним тем более разговаривали только о войне. Или о постели. С Алаис же он разговаривал об организации свадьбы, о поместье, о том, как воспитывали аристократов – и получал вежливые (побудь тут невежливой) ответы. И определенно учился. Узнавал нечто новое… Алаис тоже узнала кое-что новое о себе. И получилось это совершено случайно. Она купалась перед сном. Поскольку таскать и греть воду, а также чистить и мыть ванну предстояло не ей, она решила купаться как привыкла – два раза в день. Вечером она так же расслаблялась в горячей воде, когда со двора донеслось весьма немелодичное и громкое пение. Нажрался кто-то, вот душу и потянуло развернуться. – Вы любите громко петь в душе? Ребята, кто любит громко петь в душе? – задумчиво спросила Алаис у гобелена. Судя по звукам, которые донеслись со двора, петь, может, кто и любил, а вот слушать не очень. – К счастью стремимся сквозь все испытанья…. - промурлыкала Алаис. И – закашлялась. О, черт! Раньше она петь не пыталась, как-то не до того было, а ведь Арден, в которого тут верят подкинул ей реальную плюшку. У Алаис Карнавон оказался потрясающий голос. Глубокое грудное контральто… Класс! В той жизни у нее было мецо-сопрано. А диапазон? Следующие несколько минут Алаис проделывала упражнения для связок, радуясь, что никого нет рядом. Вряд ли зрелище девчонки-альбиноса, которая лежит в здоровенной деревянной лоханке и старательно выпевает 'ми', 'ме', 'ма', 'мо', 'му', добавило бы кому-то здоровья. Встать и петь во весь рост? Можно. Но вылезать из воды не хотелось, слишком уж быстро она остывала, так что Алаис позволила себе маленькие вольности. Да и не на концерте… Девушка набрала воздуха в грудь. У каждого есть своя любимая песня. Некогда у Тани это было 'Прекрасное далеко'. Отличная песня, и диапазон широкий. Вот и попробуем распеться, хоть как. Когда песня закончилась, Алаис поняла, что одна ее проблема точно будет решена. Было и здесь сословие, которое считали чудаковатым. Для них были обыденными разгильдяйство, бродяжничество, иногда и случайные связи, они стояли вне сословий и гильдий, на них никто не заявлял права… Менестрели. А еще – их старались не задевать. Не в силу страха перед предками всемогущих СМИ и ток-шоу. Нет. Просто здесь менестрели считались слугами Мелионы. Дескать, однажды богиня устала после творения, присела на камушек и задумалась. И услышала песню. И так ей хорошо и душевно стало… Пела девчонка, собирая ягоду, а когда допела, богиня решила явиться и отблагодарить смертную. Явилась, и спрашивает, мол, что тебе угодно получить в награду за пение, дитя мое? А девчонка, не будь дура, и ответила – возможность петь для этого мира. Рассмеялась Богиня – и даровала ей талант сирены. Девчонка смогла голосом повелевать волнами, управлять ветрами, люди и животные ее слушали, раскрыв рот… Так родился первый менестрель. Конец истории терялся в тумане. По одним легендам – девушка вышла замуж за короля. По вторым – ушла в море. По третьим – стала бродить по дорогам. Умереть она ведь не может, ее Богиня благословила… Так что менестрелей старались не обижать. Нет, панацеей это не было, плохого певца могли и гнилым овощем 'угостить', могли и выпороть, могли смазливую певичку и использовать по назначению…. Могли.