* * * Утро наступило слишком быстро для меня. Раз – и вот солнышко выглядывает из-за крыш. Не могло сегодня подзадержаться? Впрочем, я уже оделась, аккуратно уложила волосы в тяжелый узел на затылке, и даже позволила себе роскошь – жемчужные серьги. Больше никаких украшений у меня не было, да и серьги я заказала, скорее повинуясь порыву, у знакомого ювелира. При мне он подобрал подходящую оправу, чуть подогнал ее и вставил две крупные грушевидные жемчужины в серебро. Впрочем, сам по себе этот жемчуг был так хорош, что сочетать его с чем-то или сверлить дырки было просто преступлением. Вот и все. Разве что на пальце, ни с чем не сочетаясь, горело синим огоньком кольцо старой рофтерки. Снять? Ну уж нет! Я не та, что была раньше! Я не желала этого приглашения, и если уж меня заставили, буду делать как захочу! Колечко подмигнуло голубым глазом, и я чуть успокоилась. Ну, пригласили нас ко двору. Побудем мы там пару минут в роли дрессированных обезьянок – и уйдем, ничего страшного. Когда загремела колесами карета, нанятая Харни Растумом на сегодняшнее утро, я уже была вполне готова. Растум осмотрел меня с легким неудовольствием. Сам он был разнаряжен так, что я почувствовала себя просто… летучей мышью! Белая рубашка, желтый жилет, красный камзол, расшитый золотом, белые брюки, белые кожаные башмаки… Темного крабом! Драгоценностей на нем было столько, что даже страшно стало. Сколько же лет надо воровать в лечебнице, чтобы себе столько накупить? Меня Растум оглядел с подчеркнутым недовольством. – Вета, я надеялся… Что я оденусь, как он? Лучше уж сразу головой в воду! – Господин Растум, – отчеканила я, – моей зарплаты в лечебнице хватает лишь на самое необходимое. Мне не до предметов роскоши, к коим относятся безумно дорогие вещи. – А… Взгляд остановился на моих серьгах. – Это наследство. Харни показательно вздохнул. – Что ж. Я понимаю… – А повысить зарплату не предложите? – медовым голоском поинтересовалась я. На лице начальника выразилось явственное неудовольствие. Одно дело – командовать, другое – деньги отдать. Почти из своего кармана, а то ж! Чем больше дадут мне, тем меньше сворует он! – Мы подумаем над этим вопросом, госпожа Ветана. – А впереди еще прием у короля, – заметила я, глядя в пространство. – Тридцать процентов к окладу? – Не сомневаюсь, что его величество по достоинству оценит ваши заслуги, – тут же заверила я. Харни с облегчением выдохнул, и я подумала, что стоило бы поторговаться за пятьдесят процентов. Эх, не дано! Карета медленно двигалась по направлению ко дворцу. * * * – Как он? – Все хуже и хуже. Ренар был, опять очистил кровь, но говорит, что это не помогает, – Линетт едва не плакала. Рамон сдвинул брови. Уж кто другой, а Белесый Палач отлично знал, что не все нам подвластно. – Как он сейчас? – В сознании, но плох. – Я могу поговорить с дядей? – Да, конечно… Ни Линетт, ни Рамон не заметили Алемико, который прятался под лестницей. А вот мальчик все слышал. И когда взрослые пошли вверх по лестнице, он подождал немного, а потом опрометью бросился в спальню мамы. Между маминой и папиной комнатой есть дверь, там он сможет спрятаться и подслушать, а то все его вечно выпроваживают. Маленький… А он уже вполне большой! Вот! * * * На взгляд Рамона, герцог выглядел просто ужасно. Ввалившиеся щеки, запавшие глаза, сероватый оттенок прежде смуглой кожи… И лихорадочный жар, словно сжигающий его изнутри. Но темные глаза были по-прежнему умными и ироничными, в них плясали языки пламени… или отсветы затухающей жизни? – Кажется, все? Ветер складывает крылья? – Вот еще. Ты что – решил бросить на меня жену и сына? Дядя, у тебя совесть есть? – Совесть есть. Вот жизни, считай, не осталось. – Разберемся. Рамон такой уверенности не испытывал, но говорил нарочито твердым голосом. Только с канцлером это не проходило. – Ладно. Если что – обещание дашь? – Какое? – Если помру, не бросай ни Лин, ни Лима. Чтобы у нее проблем не было. Отгорюет, замуж выйдет. И сына воспитай Моринаром, хорошо? – Дядя… – Обещай! Рамон вздохнул. – На крови поклясться? – Обойдусь. – Тогда обещаю. Алонсо явственно расслабился, даже и не подозревая, что за портьерой затаил дыхание его сын. Алемико что есть силы удерживал себя, чтобы не броситься к папе, и малышу это удалось. Стиснул кулачки, до боли впился ногтями в ладошки. А папа с дядей говорили о каких-то государственных делах, поминали каких-то работорговцев, корабли… Папа – умирает? Папа просит дядю позаботиться о нем и о маме? Но… как же так? В разуме малыша это просто не укладывалось. А потому Лим незаметно выбрался в мамину комнату. И поймал герцога Моринара на полпути к двери. – Дядя! – Лим! Рамон подхватил мальчика на руки, и тут же об этом пожалел. – Папа умирает? И как тут соврешь, глядя в эти громадные зеленые глаза? Рамон честно попытался, надо отдать ему должное. – Да что ты! Нет, конечно… Лим взял герцога руками за лицо, уставился прямо в глаза. – Дядя, не ври. И Рамон смог только покачать головой. – Не знаю, малыш. Не знаю… Я все сделаю, чтобы папа поправился, веришь? – Верю. А маг… – Не помогает. Тут что-то иное нужно. – А мы его точно найдем? – Обязательно. Верь мне, малыш, неизлечимых болезней нет. Твою победили, и папину победим! А Лим даже зажмурился в эту секунду. Так четко пред ним встала и лечебница, и лекарка в ореоле золотых искр, и ее серьезные глаза… «Никому не рассказывай…»