– Но… у мальчика было воспаление мозга. И выжить он никак не мог! Я помотала головой. – Да нет же! Господин Тирлен, если бы у него все было так серьезно, он бы точно умер! Может, просто что-то похожее? Например, воспаление уха? И если он еще падал… Карнеш задумался. Прищурился на Яру с супругом. – Скажите, любезная, а как себя чувствовал ваш ребенок сегодня? Два дня назад я помню, а сегодня? – Плохо. – У него был жар? Судороги? Тошнота? Сыпь? Яра смотрела непонимающими глазами. – Ему плохо было. Горячница у него была, вот! – Горячница? – Ну да! Плохо ему было! Я прикусила язык. Готова остричься налысо, если Яра сейчас не разыгрывает тупую рофтерку! Прекрасно она понимает и смысл вопросов, и то, какого ответа ждет лекарь, но… Он ее ребенка бросил. Вчера не пришел. И сегодня привел учеников показать умирающего. Не помочь, нет. Просто поучить на живом примере, даже не подумав, что матери это будет больно. Рофтеры же! Отребье, отбросы, люди без родины, чести и совести. И чего с ними считаться? Я понимаю, что учат на живых людях, но меня иначе натаскивали! Никогда, никогда Марта не расспрашивала меня у постели больного! Всегда выводила из дома и носом в промахи тыкала! Потому что не стоит человеку знать, что с ним. Иногда попросту не стоит! А вот так, обсуждать умирающего ребенка в присутствии его матери – это даже не жестокость. Это как у мясника. Для него корова не живое существо, а ходячая колбаса. Вот и для Карнеша Тирлена это не умирающий малыш, а интересный случай. Так он и отнесся. А я пришла и поддержала. Помогла. И меня просто… защищают? Да, похоже на то. Непрофессионально так относиться к больным людям? Да, знаю. И неумно, и нелогично, и я себя раньше растрачу, чем кому-то помогу, и… И плевать на все эти доводы! Стоит только заглянуть в глаза ребенка, чтобы отбросить их, как ненужную тряпку. Пусть я неумеха и ничего не понимаю, но здесь и сейчас – я права. И я в своем праве! – Он бредил? – У него горячница была! Плохо ему было! В таком духе диалог продолжался около пяти минут, а потом господин Тирлен махнул рукой. Тупая баба, что тут скажешь? Совсем тупая и безграмотная, спасибо, нос подолом не вытирает. Куда уж ей объяснить что-то серьезное? И мужчина обратил внимание на меня. – Госпожа Ветана, я рад, что вы пришли. Жаль, что сегодня вы не участвовали в осмотре, но, думаю, сегодня у нас еще найдется, чем заняться. И словно в ответ на его слова, в дверь просунулась голова прислужницы. – Господин Тирлен! Там человека привезли! Ножевое… Карнеш Тирлен мгновенно подхватился и исчез за дверью. Недолго думая, я последовала за ним. * * * М-да. Если это не серьезное ранение, то что называть серьезным? На полу корчился от боли парень лет двадцати пяти. Из его бедра, ближе к паху, торчал деревянный кол. Карнеш действовал быстро. Запрокинул парню голову, прощупал пульс на шее, кивнул, вытащил из кармана пакетик с порошком и подал помощнице. – Споить. Я узнала резковатый запах. Маковое молочко, так-то. Гадость редкостная, но от сильной боли может помочь. Пока помощница разводила порошок в воде, Карнеш уже успел разрезать на больном пропитавшиеся кровью штаны. Посмотрел на меня. – Что скажете, госпожа Ветана? – Надо извлекать, чистить рану и перевязывать. Кость цела? – Прощупайте? Парень едва не шарахнулся от моих рук. – Это что?! Баба?! Очень захотелось в лоб стукнуть. Карнеш фыркнул. – Привыкайте, Вета. Я могу вас так называть? – Да, господин Тирлен. – Карн. Мы здесь все по именам, без церемоний. – Да, Карн. Я пробежала пальцами вдоль кости. Служительница спаивала парню разведенное маковое молоко, тот кривился, но глотал. – Не сломана. Но я бы все равно проверила, слишком близко этот штырь сидит к кости. В ране могут остаться осколки. – Проверим. Служительница сноровисто придвинула столик, водрузила на него поднос с разложенными инструментами, Парень смотрел на все это достаточно благодушно. Маковое молочко не слишком быстро действует, но больно ему точно не будет. Пока мы наметили план операции, пока решили, как действовать, прошло не меньше десяти минут. Глаза юноши остекленели. Карн сноровисто протер чем-то вроде винной выморозки место операции. И принялся извлекать штырь. Рассек ткани. Парень корчился, прикусывал предусмотрительно сунутый в рот жгут, но не кричал. Полилась кровь. Горячая, красная. В ране действительно обнаружились и щепки, и даже крохотный осколок кости. Не вычисти мы все это – мальчишка попрощался бы с ногой, а то и с жизнью. Гангрена – штука такая, тяжелая. Я подавала инструменты и получала искреннее удовольствие. Мастер, какой же мастер! В эту минуту я простила Карнешу все. И его пренебрежительное отношение к рофтерам, и безразличие к гибнущему ребенку. Он работал, словно вдохновенный художник. И я, забыв обо всем, с восхищением участвовала в создании самого лучшего произведения искусства на свете – здорового человека. Через полтора часа все было кончено, и мы с Тирленом посмотрели друг на друга иначе. Он на меня – с интересом. Я на него – с искренним уважением. – А у вас хорошие руки, Вета. – Благодарю, Карн. Я с таким удовольствием наблюдала за вашей работой! – И не только наблюдали. – Да. Это было… потрясающе! Светлые глаза блеснули, губы сложились в улыбку. – Столько лет прошло с тех пор, как я слышал нечто подобное от юных девушек. Я посмотрела с опасением. За время своей одинокой жизни я уже поняла, что некоторые мужчины считают себя Божьим даром. Хотя не тянут даже на яичницу. Но потом заметила хитрые искорки в глазах, морщинки, разбежавшиеся от уголков губ, – и тоже рассмеялась. – Не сомневаюсь, ваша жена вам это говорит регулярно! – Да. Вот уже больше сорока лет. Эх, старость – не радость. Из палаты мы выходили почти друзьями. – Вета, у нас здесь все достаточно просто. Зеленую накидку я вам дам, заодно платья спасете. – Буду очень благодарна. Дома у меня было несколько фартуков, но не всегда успеваешь их надеть. Разные случаются ситуации. – Я закреплю за вами несколько палат. Люди, которые попадут в них, будут на вашей ответственности. – Благодарю за доверие. – Нас тут всего шесть лекарей, и мы не можем отдавать все свое время лечебнице для бездомных. А потому… Подтекст я поняла. Это не доверие. Это испытание. – Всего шестеро? – Есть еще трое, но вы сами поймете, почему на них не стоит рассчитывать. Я подумала пару секунд. – Вино?