А вот это… Тщательно осмотреть тело, принюхаться, даже в рот залезть… – Дитя света, зачем ты тревожишь это тело? Я перевела взгляд на храмовника. Немолод. Даже уже почти стар, с коротко остриженными волосами оттенка «соль с перцем», резкими чертами лица, острым подбородком и острым же носом… А вот глаза ярко-голубые, чистые, пронзительные. – Чтобы узнать, от чего умерла Аликса Ильви. – И от чего же? – От удушья, – уверенно сказала я. – Это не тромб, это удушье. Храмовник отставил свечу и подошел ко мне. – Почему ты решила так? – Тут кровоизлияния. От нее не пахнет ядом, это верно, но… подозреваю, что ее придушили или подушкой… Нет? Где она? Я переворачивала подушки на кровати, но бесполезно. Посмотрела на соседней кровати – нет. Иногда одиночество может сослужить и плохую службу. Лежал бы с ней кто в палате, может, и уцелела бы бабушка, а так… – Ей просто закрыли ладонью рот и нос и держали так, пока она не задохнулась. Сволочи… Вот и кровоизлияния в глазах… Она сопротивлялась, сколько смогла. – Ты уверена, дитя света? Я молча кивнула, забыв о том, что разговариваю с храмовником, то есть априори с врагом. Слишком уж неприятно было. Вот за что убили бедную женщину? За хибару? За паршивый домишко, не тем будь помянут? Сволочи! – Стража уже знает? – Знает. – Господин Самир, последовавший за мной, мрачно смотрел с порога. – Госпожа Ветана, вы уверены? – Более чем. – Тогда я приглашу ребят, да и заберем тело для осмотра. Я вздохнула. Жалко было эту бабушку до слез. Господин Самир распоряжался, а мне на плечо легла теплая ладонь. – Не плачь. Сейчас она там, где нет горестей. Говорят же, что те, кто принял мученическую смерть, отправляются сразу в Свет. – Оставшимся от этого не легче, – отрезала я. Храмовник покачал головой: – Знаю. И от этого не станет меньше болеть. Уж точно не у тебя. Подумай о другом. Если бы ты не узнала, что ее убили, она бы осталась неотомщенной на земле. – Вы призываете к мести? – К справедливости. Кто я такой, чтобы мстить? – Человек. Как и я, и она, и сотни тысяч других людей на земле. И если мы не спросим злодея, как он посмел, то кто же? – Высший суд. – Пусть он накажет злодея после смерти. А здесь и сейчас мерзавец ответит людям по всей строгости закона. И тогда убитые смогут успокоиться, а их родные – оплакать их без ненависти к убийце. – В вашем сердце много горечи, госпожа. Храмовник смотрел… спокойно. Без интереса, равнодушия, презрения, осуждения – как иконы смотрят на людей. Наши страсти, сколько их есть, не пошатнут их душевного равновесия. Вот и его внутреннее равновесие не могли пошатнуть ни смерть старухи, ни моя, ни даже его смерть. Я не ответила. Зачем что-то доказывать человеку, который тебя не услышит? Лучше заняться своими делами. * * * Подслушивать нехорошо? Знаю, еще как знаю. Зато очень полезно. И я не нарочно, я просто мимо шла, к Харни. Увезли тело госпожи Ильви, ушел господин Самир, я хотела уточнить по поводу нового храмовника, вот и побеспокоила начальство. Кто ж знал, что у него сейчас Бертен? Разговаривали они так громко, что я услышала даже сквозь массивную дверь. Хотела, как воспитанная дама, кашлянуть или поскрестись в дверь, но слишком интересен был предмет беседы. – …Ильви? А ты не услышал? – Я за ней приглядывать не обязан! – Обязан! Работаешь здесь, значит, обязан! – Лечить я ее – лечил, а стоять над кроватью не нанимался! Пришли к ней родные, так и что ж? – Эти родные не далее как вчера бабку чуть не до смерти довели! Вета рассказала! Вся лечебница знала, а ты нет? Приглядеть тебе лень было? Уши… забило? Бертен ответил такими выражениями, что даже меня покоробило. Харни же и ухом не повел. – Ты мне скажи, как получилось, что ты их пропустил? Не идиот ведь, прости Светлый! Молчание. А и правда – как? Дежурство было Бертена, почему такое стало возможным? Не понимаю. Нет, не понимаю… – Ну… это… – Тарку, что ли, понужал? Я замерла у двери. Бертен – и эта шлюха? В груди словно кусочек льда застрял. Ну ответь же что-нибудь! Ответь! Скажи, что это не так, что Харни ошибся! Но Бертен молчал, и в груди болело все сильнее. – А мне казалось, что у вас с Ветой все серьезно? Мне тоже так казалось. Показалось? – У нас – серьезно, – возразил Бертен. – А это… так. Мы же пока еще не женаты! – А когда женишься, думаешь, Вете понравится работать с девкой собственного мужа? Уж сколько говорено: не блуди, где работаешь… – Кто б мне говорил, – хорохорился Бертен. – Что позволено кракену, не позволено мойве, – парировал Харни. – У меня жена здесь не работает. А ты – дурак. Бертен что-то бубнил на тему: «она сама, что ж отказываться было?», но я уже отошла от двери. Все и так ясно. Тамира предложила, Бертен не отказался, они кувыркались на диване, а в это время убивали Аликсу Ильви. С Тамирой у Бертена все несерьезно, рассчитывает он на меня, но пока я его не пустила в свою постель… В груди словно нерв защемило, и я растирала область чуть пониже воротника судорожными движениями. Больно и противно. Что ж, надо избавляться от этого ощущения. Например, поработать. * * * Я разбирала травы, привычно прикидывая, что и куда годится… Харни, хоть его озолоти, не будет закупаться у хороших травников, потому что там дороже. Вместо этого он нагребет погрызенных мышами веников и будет считать свой долг исполненным. Вот куда этот зверобой? Он же обтрепанный, словно им окна обметали. Заваривать? В мазь я его уже не положу, а заваривать может и сгодиться. Земляничные листья перебирать надо, они пополам с корнями. Их что – просто драли? Вот паразиты! Небось и растили-то у себя на грядке. Крупноваты они для лесной и пахнут не так… Ладно, положим побольше… Мысли текли ровно. Лучше думать о травах, чем о том, что нельзя изменить. Упорно думать о травах, серьезно, поворачивать каждую мысль то так, то этак, чтобы другим в голове места не нашлось. – Вета, ты занята? Бертен смотрел на меня странным взглядом. – Нет, проходи, – откликнулась я, размышляя, что делать с ландышем. Ведь половина цветков попадала… Интересно, это его хранили через пень-колоду или собирали, когда он отцветает? Если второе, это плохо, это, считай, сорняк. Он же дико ядовит… Чуть больше, чуть меньше, да и даем мы его сердечникам… Придется полаяться с Растумом, пусть купит у проверенного человека хотя бы самые опасные травы. Паразит! Ведь знает же… – Вета, ты меня не слушаешь? Я обернулась к Бертену с самым извиняющимся выражением. – Прости, пожалуйста. Я задумалась. Так о чем ты?