Да, любви с его стороны не было. Никогда. А вот сострадание… Ваньку Алексеева иначе как обмылком сопливым по округе никто не называл. Крестьяне – и те… Пори не пори, ори не ори… а только все одно – обмылок! И жене его Савва сочувствовал искренне. Особенно когда обмылок принимался по пьяни орать, что сама дура бесполезная и девку-дуру родила… Вот и поспособствовал маленько… А пока близок с торой был, понял, что женщина она неглупая, серьезная, по пустякам к панике не склонная, а придурь… так с придурком жить – и не так одуреешь! Всякое бывает, а только с кем поведешься, от того и наберешься! Жена Савватея – та догадывалась. Но поскольку баба умная (по себе брал), то и не лезла она. Ни в дом, ни в разговор, ни в мужнины тайны. Оно иногда полезнее будет. Савва слушал. А потом кивнул, соглашаясь. – Сделаю, тора. – Сделай, Саввушка. Сделай… Илюшкин то сынок. Кровь родная… Савва кивнул. Илью он любил, хоть и был с ним нечасто. Но научить барчука ловить рыбу, показать ему лес, посадить на коня… Уж как Наденьке пришлось расстараться, чтобы отец и сын хоть немного вместе побыли, про то только она и знала. А чтобы никто не заподозрил? Шепотков – и тех не было! Каково с этим в деревне справиться, в глуши… кому сказать – не поверите! А она вот превозмогла. Никто и не догадался… Сейчас же… Мало ли что? Надя вручала любовнику судьбу своего – и его! – внука. И просила купить продуктов и схоронить их в лесу, на заимке. В надежном месте. А еще купить в городе паспорта на троих. Двух женщин и мальчика. Чтобы они по паспортам – жомы. Мужа она в расчет и не принимала. А чего его? Чужой человек. Ненужный… Дурной он был, да такой и остался. И сам пропадет, и их подведет… нет, мужа Наденька с собой брать не собиралась. Никуда и никогда. А еще – прикупить домик в ближайшем городе. На свою семью, да поселить там кого из родных. Если обойдется, так домик Саввушке и будет. Не обойдется? Всем равно пригодится, хоть ты тор, хоть ты жом. Савватей слушал и соглашался. Все он сделает. Все как надо… А мальчишка-то от кого? Надя даже не колебалась. – Саввушка, и тут Илюша в тебя пошел. Только его любовница сынка признать не смогла. Вот как отец ее помрет, так там уж можно будет, а пока попросила Иришку за сыном приглядеть. Высоко там тора стоит, очень высоко… – Не расшибется, сейчас-то? Надя только плечами пожала. Вот не волновала ее великая княжна сейчас. Утрясется все? Успокоится? Тогда и будем решать, кому и что сказать. Нет? Ей внука спасать надо! Какая бы мать ни была, отец все одно Илюшка. Своя это кровь, родная… – Не знаю, Саввушка. Ты сделай, как я прошу. А я еще приду. Савватей взял ее руку в свои ладони. Здоровущие, натруженные… как и тогда, тридцать уж с лишним лет назад. И так же пошла теплая волна к сердцу. – Приходи, Наденька. А то, может, вспомним молодость? – Ох, кобель! Но хоть и ругалась тора, а из дома выходила спокойная и довольная. Со счастливой улыбкой. И от провожатого не отказалась – Савватей лично пошел. По лесу пройтись, о старых временах поговорить… жена хоть и поругается, а только – поймет. Не дура потому как. * * * Лесная тропинка, узенькая, тесная. По ней двоим идти сложно, разве что тесно-тесно обнявшись. Да вот беда – сейчас Наденьку Алексееву можно было обнять только втроем. Савву это, впрочем, не останавливало. Что его вело в свое время? Что?! Не любовь, нет. Не было той любви. А вот когда он к сестре пришел и увидел там барыню… усталую, измученную, серую всю от тоски – и пожалел. И понял. Пьяница да дурак, он что в деревне, что в хоромах – дурак и пьяница. И иначе тут не скажешь. Девки маются – бабы каются… Вот и каялась девчонка, даром что барыня, и маялась, и тосковала… и жалко ее было. Понимаете, вот кто-то – замужем. А ей выпало всю жизнь женатой быть. Просто потому как доверь дураку имущество, да себя, да детей… и жалеть будет и некого, и нечего – все разнесет. Все пылью и прахом станет, сколько б поколений ни наживало. Все дурак по ветру пустит. Надя понимала, что никогда рядом с ней крепкого мужского плеча не будет, – и плакала. Оплакивала свою жизнь, в которой никогда… вот никогда ее никто не заслонит. Не справится с ее бедами, не вытянет из пропасти, не поможет, не спасет. Савва и сам не пытался. Но ведь когда человеку сложно и трудно идти, ему нужен костыль. Хотя бы ненадолго, пока болит нога, пока тяжко, а потом он и сам выправится, и костыль бережно у дороги положит – авось и другому путнику пригодится. А пока нет сил, и перебита нога, а ползти все равно надо… Вот Савва и стал таким костылем для торы Надежды. Поддержал, подтолкнул, и она справилась. Смирилась с мужем, расправила плечи, приняла всю тяжесть жизни на себя – и встала стеной. Стала и заслоном, и опорой, сама осознала силу… Не сразу, нет. Пару лет они с Саввой были вместе. Пару лет она слышала, что красива, что умна, что нужна… и постепенно, словно деревце, надломленное злой рукой, выправлялась. Становилась сильнее, крепче, цеплялась корнями, расправляла ветви. Она стала сильной. А сильный человек умеет быть благодарным. Умеет воздавать должное тем, кто ему помог. Это слабые люди обычно злы и жестоки, сложно быть добрым, если ежечасно ждешь удара. Сложно быть благородным, если об тебя вытирают ноги. Надя стала сильной. И отблагодарила Савву, хоть и на свой лад. Деньги – это много или мало? Как сказать. В каких-то координатах это пустяк. Но – попробуйте жить без денег? Прокормить детей? Найти еду, жилье… Нищим выбирать не приходится, не так ли? Надя даже не деньгами откупалась – спокойной и уютной жизнью. Савва ей подарил уверенность в себе, она ему – уверенность в завтрашнем дне. Много это – или мало? Кто ж теперь скажет? А в те времена они так и ходили. Юный тогда Саввушка, пухленькая и обаятельная Наденька… сейчас так не получится. А потому Надя и не стала уходить далеко. Дошла до одной из памятных полянок… вот и дерево на ней, усесться можно. – Саввушка, это я и стенам не могу доверить. – Наденька? – Знаешь, от кого сын у Илюшки? – Тора… ты ж не назвала имени. – Великая княжна Анна. Слово, которое сорвалось с губ Саввы, вообще-то, в присутствии тор… да и вообще женщин и детей, произносить не стоило бы. Надя сидела молча. Ждала осознания. Наступило оно быстро. – Это ж как же?! Это ж… Это че ж… Да, сложно осознать, что с одной стороны у мальчика дед – крестьянин Савватей, а с другой – император всея Русины Петер Воронов. В один шаг такое и на голову не натянешь… Но наконец Савва осознал, смирился и посмотрел на тору с куда большим интересом. – И че ж теперь? – Ничего, Саввушка. Просто – сбереги внучка, если что. Сбереги. – Наденька, слово даю. Все сделаю. – Сделай, Саввушка. Может и такое быть, что больше делать будет некому.