В Звенигород явился некто жом Пламенный. Память Анны могла подсказать немногое. Вроде как революционер, жил за границей, потому как в стране его посадят в три счета… Посадили, ага. В кресло диктатора. Называлось это, конечно, не так. Он создал Комитет Освобождения, провозгласил стандартные лозунги для дураков: «либерте, эгалите, фратерните»[8] – и был с восторгом принят дураками. М-да… Уж сколько раз твердили миру, но ищет мышь дорогу к сыру… Лично Яна точно знала – если тебе говорят о свободе, значит, собираются поиметь. А если еще о равенстве и братстве – то в особо циничной форме. Что там у нас в классике кинематографа? «Я атаман идейный, и все мои ребята, как один, стоят за свободную личность»[9]. Точно сказано. Вот жом Пламенный и стоял за свободную личность. И для начала (чтобы подчеркнуть все три пункта программы) объявил об аресте императорской семьи. За преступления против Государства и Народа. Народ с радостным визгом подхватил обвинения. Яна, наблюдая воспоминания Анны, лишний раз подумала, что идиоты – неискоренимы. Нет бы подумать: а на какие, собственно, денежки гуляем? Вот у пана-атамана нема было золотого запасу, у батьки просить пришлось. А тут откуда? Так заграница финансировала, вестимо. И конечно из добрых чувств!!! Не рассчитывая ничем поживиться, не надеясь на выгоду, просто чтобы все стали равны и свободны! Аж умиление берет, на слезу прошибает… Как люди о соседях-то заботятся! Вот она – дружба народов в действии! А идиоты радостно орут: «СВОБОДА!!!» – и бегут на площади. Нет бы подумать – если человека финансируют за границей… Вы вот много о соседях заботитесь? Нет? А то прогуляйтесь к соседу по лестничной клетке, полы у него помойте, в магазин ему сходите… некогда? Своя семья есть? А в большой политике оно примерно так же. Никто вам, дуракам, помогать не обязан! В чужой стране костер разжигают, чтобы кто-то на нем крупно нагрел руки! И не рассчитывайте, с вами этот загадочный кто-то и копейкой не поделится! Яна это точно знала. И поэтому всякие митинги, демонстрации и прочие разводки ей были попросту непонятны. Ходить, тратить время и силы, чтобы кто-то себе очки записал, а кто-то бабло получил? Ага, щас! Ладно еще когда она была студенткой – подрабатывала, подписи собирала на выборы! Так там платили! А все остальное, господа, не к ней! В Звенигороде людей, прошедших перестройку, гласность и демократию, попросту не было. Так что народ ломанулся на улицы. Требовать свободы. Под это дело жом Пламенный начал брать под свою руку полки. А Петера с семьей повезли за границу. Как Яна поняла, Петер просил только об одном – уехать. И жить за границей, как обычный человек, с семьей. Никогда не претендуя на трон Русины. Ага, кто ж ему поверит? А куда хотел уехать Петер? К кузине Элоизе… та-ак? Это у нас что за зверушка? И нельзя ли туда Нини или Гошку? Яна покопалась в воспоминаниях донора. И скрипнула сквозь сон зубами. Нет, нельзя. Никак нельзя. Кузина Элоиза была правительницей островной страны с красивым названием Лионесс. А еще она была двоюродной теткой Аделины Шеллес-Альденской, отсюда и кузина. В паутину сложных родственных связей Яна даже не полезла, ну их к черту! Она весь год потратит, только чтобы в этом разобраться! Петер вел с ней переговоры о переезде, перевел туда приличные средства, в банки, посол Лионесса, тор Дрейл, Слейд Дрейл, был согласен на переезд, обещал корабль, уверял, что ее величество готова предоставить эскорт и замок для проживания… Но – потом передал письмо от кузины. Анна не знала, что именно в нем написано. Так, догадалась. «Простите, дорогой кузен, я бы рада, но парламент не одобряет, да и народишко взбунтоваться может. К чему им такие плохие примеры?» Петер быстренько передумал на тему Лионесса и собрался в Ламермур. Направление то же, только до Лионесса плыть, а до Ламермура – дольше ехать. Не доехали. Императорский поезд перехватили, объяснили все поломкой путей – и отправили их в Зараево. Где и продержали, кормя «завтраками» почти два месяца. С печальным, но предсказуемым результатом. Что в это время происходило в столице? В стране? В мире? Анна – НЕ ЗНАЛА!!! Мало того, ее это просто не волновало. Ее волновал только сын. Она несколько раз написала Ирине Ивановне, ответа не получила, но умоляла ту узнать, куда отправится императорская семья, и тоже уезжать. И побыстрее… Но что-то Яна сейчас сомневалась, что Анну послушают. Человек – такая зараза…всегда надеется на лучшее. Говорят, в газовые камеры люди шли – и то надеялись, что пронесет. Скорее всего, неведомая ей Ирина Ивановна будет сидеть на попе ровно и молиться, чтобы все обошлось. У нее тут родители, брат, еще по мужу родня, так куда бежать? Зачем? Император уезжает – так это его проблема! И Анны. Бери да оставайся, кто ж тебе мешает? А где у нас Ирина Ивановна? В Звенигороде она. В Звенигороде-колокольном… То есть нравится, не нравится, а до столицы ей добираться надо. С этой мыслью Яна и проснулась. * * * Слейд Дрейл на данный момент был занят. Он разговаривал с молодым мужчиной, при виде которого Яна бы восхищенно выдохнула: «Какая встреча, это вы, поручик!»[10] Копия. Такая же кудрявая, усатая, только если киношный был положительным героем, то этот, похоже, отрицательным. – Тор Дрейл, вы понимаете, что от меня требуете? – Да, жом. Вполне понимаю. Вы должны добраться туда, куда освобожденцы поместили императорскую семью, забрать одну из великих княжон – и уехать в Лионесс. – Это невозможно. – Я знаю, для вас нет невозможного. – Хорошо. Это очень, очень дорого. – Полагаю, казна Лионесса выдержит и ваши цены, и ваши расходы, – пожал плечами тор Дрейл. Он подозревал, что половину расходов ему придется оплачивать из собственного кармана, но… стоило вспомнить тора Вэлрайо, его ледяные, гадючьи глаза… Когда-то давно, еще малышом, тор Дрейл наткнулся на гадюку. Несколько секунд змея смотрела на мальчишку, словно размышляя, укусить – или нет, потом развернулась и уползла. Но то ощущение тор Дрейл запомнил на всю жизнь. Противное такое… словно кишки морозом сводит. Вот тор Вэлрайо вызывал у него такое же чувство… Жом Алоиз Зарайский, аферист, альфонс и вор, был лучшей альтернативой. Этакий русинский вариант Остапа Бендера, он давно был на заметке у лионессцев. Нет отбросов, есть кадры. А данный кадр вызывал у женщин совершенно необъяснимую симпатию. У любых женщин, от шестнадцати и до девяноста лет. Они влюблялись, они верили, они доверяли проходимцу свою честь… да ладно – честь! Семейные капиталы, вклады, счета, бумаги… Лионессцы щедро платили за информацию. А для деликатного поручения… Почему нет? Жом вполне подойдет. – У меня будут большие расходы, – заметил Алоиз, закуривая пахитоску. – Судите сами, пока дорога, пока я узнаю, где император, пока подберусь… – Я же сказал – все будет оплачено. – Аванс? – Пятьсот рублей.